Всю дорогу мы ехали в абсолютной тишине, во время которой я все время порывалась начать разговор и замолкала. Решила по итогу, что лучше поговорить после того, как я выйду, иначе еще и не отпустит.
— Если через полчаса мне придется за тобой пойти, то я запру тебя в сыром подвале до тех пор, пока ты не скажешь, где часы.
Глава 23
— Явилась, ты посмотри! — орет мама, стоит мне лишь переступить порог.
По правде, в двенадцать дня я рассчитывала найти ее в более трезвом виде. И надеялась, что мама сможет пойти в органы социальной опеки, но теперь, судя по всему, этого не случиться.
— Где Ксю, мама? — пытаюсь воззвать к совести. Должна же она у нее остаться?
— Вспомнила! — восклицает. — А забрали ее! Пришли, увидели вот это все и забрали.
— Ксю была дома?!
На кухне повсюду разбросаны бутылки. Судя по их количеству, отдыхала мама явно не одна, а с компанией. И это все видела сестра? Она, конечно, в курсе, чем занимается мама, но я всячески старалась отгородить ее хотя бы от созерцания количества пустых бутылок и грязи, которую мама иногда разводила.
— Конечно, была! У соседки ее нашла и домой приволокла. Ишь, удумали, ночевать где попало! А квартира вам на что, спрашивается? Крыша над головой есть, а они носы воротят.
Отвратительно. Это единственное слово, которое я в состоянии подобрать для ситуации. К опухшей от пьянки матери, к пропитой насквозь квартире и к тому, что Аксинью забрали. Я одна ее не смогу вернуть, а мама и чудом не протрезвеет до вечера. Это значит лишь одно — сестру вернуть не получится.
— Куда пошла? — бежит за мной мама.
Хочу одеться и выйти, но она хватает меня за кофту и тащит внутрь.
— Вадик! — верещит чье-то имя. — Иди сюда!
Прекрасно! Получается, в квартире еще и какой-то Вадик имеется?
— Че разоралась?
Из спальни, где обычно спит мама, действительно выходит нечто, отдаленно напоминающее мужчину. Худое, скукоженное, бритое почти наголо, но зато с бородой.
— Дочка моя явилась, я вас еще не знакомила.
— О, — он таращится на меня так, будто я какое-то мистическое явление.
Трет руки о свою засаленную майку и протягивает мне ладонь. Видимо, для рукопожатия. Раздается шлепок. Это мама смачно так шлепает Вадика по руке и смотрит недовольно снизу вверх.
— Я не для любезностей тебя позвала.
— А зачем?
Взгляд его, направленный в мою сторону, мне совсем не нравится. Настолько, что даже взгляды амбалов и самого Дамира кажутся куда целомудренней и привычней, чем этот. Почему он так смотрит? Зачем? Оценивающе, сосредоточенно, словно пытается запомнить каждый участок.
— В воспитательных мерах, — поясняет мама. — Ночь у меня дочка дома не ночевала, представляешь?
Она так театрально расстраивается, что у меня где-то за грудиной начинает колоть. Ведь примерно так и должна чувствовать себя настоящая мать, когда дочка без предупреждения не приходит домой. Но я-то слишком хорошо знаю, что сейчас в маме говорит не что иное, как выпитый алкоголь. И никакого истинного переживания за меня она, конечно же, не испытывает. Готова поспорить, что вчера ночью она ни обо мне, ни об Аксинье и не вспомнила.
— Где шлялась? — смотрит на меня разъяренно и больно хватает за кисть, поднимая с дивана, куда сама же и усадила.
— Мам… — на глаза наворачиваются слезы.
— С мужиком каким-то шлялась, да?
— Ты делаешь мне больно.
— То ли еще будет. Вадик, — рявкает. — Ну-ка доставай ремень.
— Мама! — в ужасе распахиваю глаза и пытаюсь найти в маме хотя бы отголосок здравого смысла, но в ее взгляде читается лишь полнейший неадекват.
— Давай-давай, — перехватывает из рук Вадика ремень. — Я тебе покажу, как с мужиками за бабки спать!
Первый удар приходится в бедро. Я вздвизгиваю, но вырваться не могу. Несмотря на алкогольное опьянение, держит мама крепко, да и Вадик этот, сканирующий меня сальным взглядом, тоже страхует. Уверена, если вырвусь, он тут же меня схватит, а мне меньше всего хочется, чтобы он сейчас ко мне прикасался.
— Дрянь! — причитает мама. — Ты знаешь хоть, к чему приводят такие скитания?
Самое обидно, что она меня даже не слушает. Наносит удар за ударом. Рука, спина, задница, прилетает даже по ключице. Мама бьет без разбору, а я уже и говорить не могу. Точнее, не хочу. Это все равно ничего не даст.
— Ух! — отшвырнув ремень в сторону, мама замахивается ладонью.
Я зажмуриваюсь, но удара почему-то не следует. Распахнув глаза в надежде, что мама наконец-то пришла в себя, сталкиваюсь с жестокой реальностью. Ее остановил Дамир, пришедший за мной, потому что, видимо, мои полчаса прошли.
Глава 24
Мне настолько стыдно, что я даже порадоваться тому, что мое лицо осталось нетронутым не могу. Да лучше бы меня мама ударила, чем видеть то, что происходит сейчас.
Осуждающий и брезгливый взгляд Дамира меня буквально режет на части. Ему настолько мерзко и противно, что он видимо даже сдержать это отвращение не может, иначе как рассудить то, что обычно непроницаемый взгляд мужчины, сейчас считывается мной настолько легко.
Дамир дергает маму, отворачивая ее от меня, затем отшвыривает ее руку, словно та грязная.