Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после

– Понимаете, – раздался наконец голос Юрия Витальевича, когда Мария Александровна закончила, – есть разные уровни понимания. Вот это нижний уровень понимания – оккультизм без Традиции, голая оккультная наука, которая в таком виде не отличается от науки материалистической. Это нижние воды, контрпосвящение, которое закрывает путь в небо на семь печатей. Далее следует понимание оккультное, но уже замешанное на Традиции. Это второй уровень. За ним идет уровень третий – Женевская конвенция.

– Женевская конвенция? – переспросил Анцетонов.

– Женевская конвенция, – подтвердил Юрий Витальевич. – Ну а потом начинаются уже истинные уровни понимания: религиозное, метафизическое, Рене Генон, «Начала» Оригена, Майстер Экхарт, а на вершине всего этого – индийская метафизика, метафизика Веданты. Конечно, человек может проделать весь этот путь, от первого уровня до вершины, но это не каждому дано, можно сказать – единицам. Английские вот эти мистики, они на первом уровне остались. Понимаете, вот есть йога как глубинная метафизическая практика, а есть йога оздоровительная, в которой ничего нет от той традиции, от той практики, которой она была и есть изначально. Профанация, профанация…

«Надо было хоть тортик взять», – подумал вдруг Анцетонов, заметив, как Мария Александровна двигает туда-сюда по столу вазон с баранками.

– Ну а как вам музыка? – сказал вслух Анцетонов, сложив пальцы замком. Тем временем в колонках звучал аккордеон, исполняющий нечто вроде того, что иногда ошибочно принимают за русское народное.

– Музыка такая, будто ты уже умер, – ответил Юрий Витальевич. – Похоже на музыканта одного петербургского. Как его? Не от мира сего такой… Как же его…

– Каравайчук?

– То ли Каравайчук, да, то ли Ковальчук, – задумался Юрий Витальевич, нахмурив не очень тяжелые брови, – то ли Куройчук. Маша должна знать… Маша, как звали того музыканта петербургского, который такую вот музыку играл? В очках такой.

Мария Александровна приложила палец не то к подбородку, не то ко рту, явно что-то вспоминая. На диван молча прыгнул похожий на подсолнечное масло кот Василий. Анцетонов окинул взглядом книжные шкафы, на которых, впрочем, не обнаруживалось ничего паранормального: собрания Достоевского и Льва Толстого, некоторое количество Максима Горького, Чехов, русская классическая поэзия, скромные, почти нищенские издания философов, которые можно встретить в любом сетевом магазине. Несколько обособленно чернели мягкие корешки Бориса Акунина и каких-то писателей, имена которых гостю ничего не говорили: видимо, попали сюда эти безвестные книжки из рук самих авторов, их написавших.

– Курехин! – воскликнула Мария Александровна. – Сережа Курехин! Он Юру очень любил. Юра, скажи – на Курехина похоже?

– Да, да, – снова закивал Юрий Витальевич, – очень похоже.

Анцетонов достал записную книжку, полистал, вернул обратно. Спросил, как научиться различать незримое в зримом. Юрий Витальевич как будто не понял вопроса и ушел от ответа, вместо этого потребовав еще чаю. Только Мария Александровна вышла, как хозяин дома обратился к гостю, переменив тон с устало-благостного на приободренный, но оттого менее понятный:

– Ну ты бы хоть цветочков ей принес, – сказал он, кивнув в сторону кухни. И тут же добавил: – Да хоть бы и картошки мешок.

– В следующий раз, – ответил Анцетонов. – В следующий раз обязательно принесу…

Юрий Витальевич подмигнул сразу двумя обмельчавшими и почти незрячими глазами. «Хоть бы картошки мешок», – повторил он полушепотом. От этой словно невзначай оброненной реплики в душе у Анцетонова что-то щелкнуло, на лбу и ладонях появились моментальные капельки пота, даже в ногах зябко похолодело. Он вспомнил, чем занял себя, пока ехал в метро, и сказал:

– Юрий Витальевич, не знаю, как бы вам это получше объяснить, но…

На этом «но» Анцетонов осекся. К счастью, вернулась Мария Александровна. Никакого чая она не принесла, однако вторжение ее помогло переменить тему беседы. Анцетонов попросил рассказать, как им жилось в Америке, про Южинский кружок и, в конце концов, о том, как зовут кота Василия, который все это время сверлил гостя злыми немигающими блюдечками глаз. Анцетонов заметил на своих брюках бело-рыжие клочочки шерсти, хотя он не мог вспомнить, чтобы Василий об него терся. Мария Александровна, будто вторя коту, ласково-безучастно смотрела на него блеклыми зрачками.

– А что вы думаете о фильмах Дэвида Линча? – спросил Анцетонов.

– Кого? – не понял Мамлеев.

– Дэвида Линча, – настаивал Анцетонов. – «Синий бархат», «Малхолланд Драйв»… Не смотрели? Вас иногда называют русским Дэвидом Линчем.

– Ой, Юра, надо обязательно посмотреть, с кем это тебя сравнивают, – заметила Мария Александровна.