Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после

В коридоре послышались знакомые шаги, медленные, но энергичные. В палату вошла Машенька, Мария Александровна – востроносая старушка, сохранившая молодые черты одним только душевным усилием и страхом перед старением и смертью. Давала знать о себе и узбекская кровь, текшая по ее высушенному временем телу.

– Сообщили? – моментально посерьезнел Юрий Витальевич.

– Сообщили, – ответила Мария Александровна, усаживаясь на край постели. – Вот, распечатали мне придурки твои.

– Какие придурки?

– Димка с Юркой.

– Чего это они придурки? – обиделся Юрий Витальевич. – Они мне матрас привезли, постелили.

– Угу. – Мария Александровна зло блеснула стеклами очков. – Тебе матрас привезли, а мне чего привезли?

Мария Александровна поморщилась и извлекла из кожаного мешка ворох листков, на которых огромными черными буквами был набран взволновавший Юрия Витальевича текст. Ему не терпелось послушать, однако он все же спросил беспокойно забрюзжавшим голосом:

– А по телевизору сообщили?

Мария Александровна недовольно покачала головой.

– Ты скажи, чтоб сообщили, обязательно сообщили по телевидению.

Супруга Юрия Витальевича ничего не ответила на это, лишь поправила очки с толстыми линзами и принялась читать, медленно, спотыкаясь и раздражаясь от этих своих спотыканий:

– Писатель Мамлеев серьезно болен, ему нужна помощь, – прочитала Мария Александровна.

– Это кто пишет? Какое издание?

– «Аргументы и факты» это.

– Ага, газета такая, – кивнул Юрий Витальевич.

Сосед по палате вдруг заорал одно отчетливое слово: «Сестра!» Он набрал воздух в грудь и вновь крикнул как в последний раз: «Сестра!»

Юрий Витальевич и Мария Александровна тихонько улыбнулись друг другу, как молодые любовники, пойманные за поцелуем советской пенсионеркой. Для пущего удовольствия они удерживали смех в себе, позволяя ему раскатываться жгучим теплом по внутренностям.

– Ладно, ладно, читай давай, читай, – поторопил жену Мамлеев.

– Писатель Мамлеев серьезно болен, ему нужна помощь. Тире. Политолог Белковский, – прочитала Мария Александрова. – Белковский это пишет.

– Кто? – не понял Мамлеев.

– Стасик Белковский, – пояснила Мария Александровна. – Стасик, помнишь?

– А, Белка, – понял наконец Юрий Витальевич. – Ну, читай уже.

И Мария Александровна стала читать:

– Москва, третье июля. Политолог Станислав Белковский заявил, что не разворачивал кампанию по сбору средств Юрию Мамлееву…

Юрий Витальевич побелел:

– Как не разворачивал?

– Подожди ты, – ответила Мария Александровна. – Тут дальше. Станислав Белковский заявил, что не разворачивал кампанию по сбору средств Юрию Мамлееву, а просто «напомнил обществу, что есть такой писатель и что у него большие проблемы».

Мамлеев вроде бы уяснил, что хотел сказать политолог Белковский, но менее тревожным его лицо с проросшими тонкими, как у турецкого бандита, усами не стало.

– Юрий Мамлеев болен раком, – читала жена Мамлеева, пока он то согласно кивал, то вновь сосредотачивался в ожидании подвоха. – Мне кажется, что это один из ведущих русских писателей и дефицит общественного внимания к его фигуре и его судьбе неправилен.

– Неправилен, это точно.

– Нельзя сказать, что прямо вот начали сбор средств. Просто многим небезразличен Юрий Мамлеев, многие знают его супругу. Не надо думать, что я развернул кампанию по этому поводу. Просто я напомнил обществу, что есть такой писатель и что у него большие проблемы.

– Очень большие, – подтвердил Юрий Витальевич. – Большие проблемы у нас, Машенька.

Сосед Мамлеева по палате еще раз истошно завыл. Ко всеобщему удивлению, в белую холодную палату вернулась медсестра. Она приказала молчать и повернуться на бок. Больной с неожиданной прытью подтянулся на поручнях над койкой и плюхнулся обратно, оголив большую желтовато-бурую ягодицу.

– Вы не видите, что тут женщина? – высоким и подчеркнуто обиженным голоском возмутилась Мария Александровна.

Медсестра сделала свое дело, равнодушно воткнув иглу в лоснящуюся задницу, приложила к месту укола ватку и ушла, даже не посмотрев на раздосадованное семейство Мамлеевых.

– Безобразие какое, – сказала Мамлеева.

– Они не понимают, кто к ним попал! – воскликнул Юрий Витальевич, однако не забыл о чтении газеты и велел продолжать.

Машенька вернулась к бумажкам, на которых заботливые «придурки» распечатали заметку, принятую супругами Мамлеевыми за газетную статью.

– И вместо того чтобы переживать за всяких людей, которые, как, например, Гуриев, едят устрицы в Париже…

– Кто? – спросил Юрий Витальевич. – Кто ест устрицы в Париже?

– Гуриев, – ответила Мамлеева.

– Это еще кто такой и почему он ест устрицы в Париже?

– Не знаю, Юрочка, – вздохнула Мария Александровна, заразившись мужниным возмущением. – Чиновник какой-то[5]. Так, я читаю. «И вместо того чтобы переживать за всяких людей, которые, как, например, Гуриев, едят устрицы в Париже, надо бы озаботиться судьбой великого русского писателя, который страдает, потому что завтра может быть уже поздно», рассказал Белковский корреспонденту такому-то.