Отец. Жизнь Льва Толстого

Первое, что надо было сделать, это определить степень нужды крестьян. Была ранняя весна — любимая пора Толстого. Отец с сыном, оба в прекрасном, бодром настроении, верхом поехали по окрестным деревням. Невольно Толстого потянуло в знакомые ему места — в тургеневское Спасское. Илья рассказывал, что отец был, видимо, сильно взволнован при виде старой усадьбы, парка, тургеневского дома, где они так горячо спорили и где Тургенев читал ему свои произведения. «Очень живо вспомнил Тургенева и пожалел, что его нет», — писал Толстой Я. П. Полонскому.

В Спасском особой нужды не оказалось, но в более глухих деревнях нужда была большая. На пожертвованные деньги удалось открыть около 20 столовых. Софья Андреевна писала в дневнике: «Лев Николаевич тотчас же приступил к делу: стал объезжать деревни и исследовать, где голод. Хуже всего в Никольском, и еще в Мценском уезде. Хлеб едят раз в день и то не досыта. Скотина или продана, или съедена, или страшно худа. Болезней нет. Лев Николаевич устраивает столовые…»1

Но Толстого не могла удовлетворить эта временная помощь небольшой части населения. Его мучил вопрос, во всей широте его, почему в России так часто повторяется голод? Воззвание его о помощи постепенно превратилось в статью «Голод или не голод», где Толстой старался дать ответ на этот вопрос.

«Есть ли в нынешнем году голод или нет голода? — спрашивает он. — Отчего происходит так часто повторяющаяся нужда народная? И как сделать, чтобы нужда эта не повторялась и не требовала бы особых мер для ее покрытия?»

Толстой не видит духовных интересов в народе, наоборот — равнодушие к церковной вере, к труду. Работать сохой на худой, едва влачащей ноги лошади, все равно, что черпать воду из колодца дырявым ведром. Как же помочь крестьянину? Как поднять его дух? Надо устранить все, что подавляет его. надо признать его человеческое достоинство.

Надо «перестать презирать, оскорблять народ обращением с ним как с животным», отвечает Толстой на третий вопрос; нужно подчинить его общим, а не исключительным законам, надо дать ему свободу учения, передвижения… «Если же освободить крестьян от всех тех пут и унижений, которыми они связаны, то через 20 лет они приобретут все те богатства, которыми мы бы желали наградить их, и гораздо еще больше того».

Таковы были «революционные», как выражался Победоносцев, рассуждения Толстого, знавшего и любившего народ больше, чем кто–либо из людей его круга. Победоносцев не понимал, что своими писаниями, поступками Толстой старался предупредить, а не раздувать революцию, предвестники которой уже носились в воздухе.

Статья «Голод или не голод» была напечатана в газете «Русь», за что газета получила первое предостережение от министра внутренних дел.

К сожалению, правительства обычно слепы и менее, чем кто–либо, знают о том, что происходит среди управляемого ими народа. Не знал и государь того, что делалось его именем мелкими чиновниками на местах.

В Ясную Поляну приехали шесть мальчиков–гимназистов и вручили Толстому собранные ими на голодающих 100 рублей.

«Лев Николаевич послал их к священнику, попечителю здешних мест, — записывает Софья Андреевна в своем дневнике, — и «вященник указал на особенно бедных. Гимназисты купили… муки, которую и выдавали беднейшим. Явились становой и урядник, и строго запретили купцу в Ясенках выдавать муку мужикам по запискам от нас или гимназистов. Просто безобразие! Не смей никто в России милостыню подать бедным — становой не велит. Мы с Таней глубоко возмущались и обе охотно бы поехали прямо к царю или его матери и предостерегли бы их от того возмущения, которое может подняться в народе от озлобления к подобным мерам».

В Чернском уезде было еще хуже. Не успел Толстой развернуть столовые, как приехал становой. Две помогавшие в работе барышни были сняты с работы и становой угрожал закрыть столовые. В некоторых деревнях полиция запретила крестьянам посещать столовые и, на всякий случай, чтобы не было соблазна, разломала все лавки и столы. Илья Толстой отправился за разъяснениями к Тульскому и Орловскому губернаторам. Разрешено было сохранить имеющиеся столовые, но было запрещено открывать новые.

«…Что происходит в головах и сердцах других — тех людей, которые считают нужным предписывать такие мероприятия и исполнять их, т. е. воистину не зная, что творят, отнимать изо рта хлеб милостыни у голодных больных, старых и детей!» — восклицает Толстой.