Отгадай или умри

Как только оба вышли из оцепенения, капитан Турецкий дрожащими от волнения пальцами повторил вызов файла, сопроводив сие бессмысленное действие вполне уместным возгласом: «Сгинь, нечистая!» Когда верный соратник Ленина вновь объявился на месте Седого, реакция сыщиков оказалась прямо противоположной. Капитан воззрился на Вадика округлившимися полубезумными глазами, а Жираф… расплылся в улыбке и вдруг захохотал в голос, сгибаясь и разгибаясь, как бывает, когда от смеха сводит живот. Постепенно и Турецкий расслабился, заразился и тоже стал смеяться, но, в отличие от коллеги, отчетливо пробивались истерические нотки. Фото двоих оставшихся беглецов оказались идентичны предыдущему: через тайгу ушли сразу три «железных Феликса».

Отсмеявшись, Жираф сказал:

– Николай Олегович, я не готов ничего объяснять вам, некогда мне, да и, честно говоря, я могу только догадываться о причинах этой, скажем так, путаницы. Но одно знаю твердо: вы ни в чем не виноваты. Предотвратить это безобразие вы не могли. Хулиганы, которые влезли в базу, превосходят по квалификации не только нас с вами, но и самых продвинутых компьютерщиков, каких мы можем привлечь. Однако даю вам слово, что никому об этом не скажу. Советую не поднимать шума, забыть об этом досье и продолжать вашу многотрудную компьютерную службу на благо родного ведомства. Спасибо огромное!

Вадик вышел, оставив капитана сидеть у дисплея со счастливой улыбкой человека, обретшего безумие как избавление от кошмарной реальности.

Глава 5 Догадка на грани безумия

На следующий день Вадик с утра рванул в больницу к шефу. Удостоверение помогло проникнуть в кабинет к заведующему хирургическим отделением. Суровый и немногословный, как почти все представители этой медицинской профессии, Валерий Ильич Буранский, только что вернувшийся из операционной, выдавил из себя утешительную информацию: повезло, позвонки смещены были не критически, все вправили, жить будет точно, гипс надолго, пока лежать. И добавил: «Такое впечатление, что нападавшему сил не хватило, недокрутил башку. Ну и слава богу!» Больше ничего не сказал, извинился: «Операция».

Вадик договорился с лечащим врачом, чтобы тот дал знать, как только больной очнется и сможет говорить.

Быстрее чем через сутки, сказали ему, этого точно не произойдет. И Жираф уехал в управление. Он заперся в своем крошечном, но отдельном кабинетике, взял чистый лист бумаги и стал рисовать… нет, не схему преступлений, а рожи и рожицы, фигурки и значки. Именно так ему лучше думалось.

…Через два дня в полдень Вадик Мариничев сидел в небольшой одноместной палате закрытой ведомственной больницы у ложа Тополянского. То т представлял собой зрелище столь печальное, сколь и комичное. Шея была забрана в специальный прочный воротник, туловище запеленуто, чтобы шевелить он мог только ногами, кистью правой руки и языком. При этом шеф издавал не слишком внятные звуки. Он напоминал большую белую мумию. Но Алексей Анисимович остался жив, что и было самым существенным. Диагноз – смещение шейных позвонков. Прогноз врачей звучал вполне утешительно, хотя и не оставлял шансов на возвращение в строй раньше чем через несколько недель.

Слава богу, думать и кое-как изъясняться старший следователь мог, что и демонстрировал сейчас перед своим учеником, выслушав его безумную гипотезу. А гипотеза и впрямь отдавала такой метафизикой и достоевщиной, что хоть всех святых выноси.

Итак, в детстве он (Вадик не называл имени Большого Человека, придавая своему изложению дополнительную сакральность, а заодно страхуясь от прослушки) приобрел какой-то сильный комплекс, связанный с разгадыванием тайн и загадок. Может быть, конкретно – кроссвордов. Этот комплекс исподволь терзал его всю жизнь. То ли он с маниакальной страстью игрока разгадывал ребусы и кроссворды, то ли, наоборот, ненавидел их столь же болезненно и неистово. На этой почве человек свихнулся, но сумасшествие носило латентный, скрытый характер. Он жил двумя параллельными жизнями. Одна – бытовая, профессиональная, творческая – протекала более чем успешно. Он сделал фантастическую карьеру, став почти хозяином целой страны. А вторая жизнь, потаенная, патологическая, глубоко внутренняя, представляла собой непрерывную или спорадическую борьбу с этим самым комплексом. Проще говоря, то ли его денно и нощно тянуло что-нибудь разгадывать и расшифровывать, то ли, наоборот, неизбывные мысли об этом процессе или действе доставляли ему адские муки, терзали душевно и физически. Но скорее – первое. Скорее – мания разгадывать, решать, находить ответы. Например, на кроссворды и прочие такого рода задачки, предлагаемые в неисчислимом количестве газетами, журналами, брошюрками и даже некоторыми телепрограммами. В конце концов, он достиг в этом совершенства. Щелкал кроссворды как семечки. И каждый раз, заполняя все клеточки до единой, испытывал что-то вроде интеллектуального оргазма. Степень сложности кроссворда или сканворда имела значение. Чем труднее было разгадать все до последней клеточки, тем полнее и слаще была релаксация.