Отголосок: от погибшего деда до умершего

Хотя я планировала прогуляться к польскому костелу (неужели все эти поляки собрались навестить его?), сначала я попала на территорию православного Воздвиженского храма. Было тихо, почти безлюдно, только какой-то мужчина метался между тремя кострами, подбрасывая ветки и мусор. Складывалось впечатление, что здесь сжигают последних ведьм. Черные вороны кружили в небе, подбадривая, а может, проклиная, несчастных.

Я поклонилась и пошла дальше. Возле католического костела, забившись в уголок между двумя стенами, сидела бабушка и торговала мелкими пороками, на первом плане красовались сигареты. На остановке дожидались трамвая или троллейбуса поглощенные заботами люди. Я зашла на территорию и сфотографировала костел во всех возможных ракурсах, почему-то показалось, что это будет хорошим подарком Наташе. Телефон пана Грыця не отвечал, колбасный праздник затягивал и затягивался. Я не знала, как добраться до музыкальной школы Лятошинского, чтобы подарить оставленные дедом ноты.

Какой-то мужчина отреагировал на мой растерянный взгляд, на английском языке поинтересовался, что мне нужно. Я сказала, что мне нужна музыкальная школа. Он поинтересовался, не немка ли я, я это подтвердила, тогда он нашел мне такси и дал инструкции шоферу. Я не поняла этих инструкций, кроме того, что мне нужно заплатить 15 гривен, но была счастлива выскочить возле нужного мне здания.

Радовалась я рано, так как это была не музыкальная школа имени Лятошинского, а музыкальная школа имени Рихтера. Это мне на неплохом английском разъяснил человек со скрипкой. Я спросила, как мне найти музыкальную школу Лятошинского, так как мне нужна именно она. «А чем вам не подходит Рихтера? Мы бы провели вам экскурсию». Я поблагодарила и сказала, что в следующий раз точно воспользуюсь его любезным предложением, но сейчас мне нужна другая музыкальная школа. Скрипач оторвал полоску от свернутой газеты, торчавшей из кармана, написал мне адрес: «Михайловская, 5». И велел показать этот клочок бумаги таксисту.

Что я и сделала, и в скором времени была на месте. Таксист буркнул что-то непонятное, я рассчиталась, вышла из машины и оказалась на маленькой улочке. Вскоре я изучила все, что здесь находилось. Все казалось мне таким родным, но дома номер пять нигде не было. Был седьмой. Одиннадцатый и девятый. Был третий и все остальные, но пятого не было. Люди шарахались от моих вопросов, и я чувствовала себя фанатом какого-то вымышленного книжного персонажа, который упрямо разыскивает вымышленный писателем адрес, где на протяжении семисот страниц жил любимый герой.

Смеркалось, а я все никак не могла найти этот дом. Уставшая, я собралась с силами и вернулась к отелю, даже поняла, что он находится не так далеко от таинственной улицы Михайловской, которая припрятала дом № 5 в своих недрах.

Я рано улеглась спать, так как делать было ничего, и я не знала, кто бы мог составить мне компанию; засыпая, подумала, нашел ли Адам невесту или девушку, которая разделяет его точку зрения на прелюдии к сексу? Меня разбудила смс пана Грыця, в которой он сообщал мне, что мы встретимся завтра вечером и тогда он весь мой, а сейчас он поехал в Киев, разбираться с проблемами Адама. «Еще не нашел», – констатировала я и снова уснула.

Следующим утром я самостоятельно, пешком, добралась до улицы Михайловской. Уличные художники выставляли свои картины, выражения лиц у людей были совершенно другими. Одновременно разомлевшими и заинтересованными. Выходной. На этот раз, припоминая советы Адама, я решила никого ни о чем не спрашивать, а слушать. Музыку. Музыка меня не подвела, неуверенные фортепьянные пассажи, без конца повторяющиеся, вывели меня на задворки, а потом и к зданию, где находилась музыкальная школа, вокруг царил ремонт. Я сфотографировала трогательную табличку, которая выглядела так, будто долгое время лежала под ногами, затертая и несчастная, с сиротско-нищенским взглядом: кверху. Я подумала, что эта табличка связана с Лятошинским, захотелось показать это Ханне.

Я вошла. В небольшой комнате сидела дамочка. Как я поняла, она увлекалась выращиванием цветов, которые были расставлены всюду и во всех возможных для этого емкостях. На меня она глянула сурово, будто оценивала, подхожу я растениям или нет. Вне всяких сомнений, я не подходила, так как дамочка потеряла ко мне интерес. Я попробовала с ней заговорить, она не испугалась и не пришла в смущение, вообще создавалось впечатление, что она прекрасно меня понимает, но у нее нет желания со мной говорить. Она непрерывно будто жевала что-то. Ее прическа напоминала мне гнездышко какой-то речной птички, свитое самцом. В прическе тоже обитал цветок, нахально-пунцовая роза.