Было жарко. Опасаясь, что все, что происходит, происходит с ведома британцев и полицейские вертолеты, кружащие над городом, высматривают в том числе и снайперов, они оборудовали позицию так, как ее оборудуют в боевых условиях. Стол с позицией для стрелка — ни в коем случае не с балкона, выставив ствол на метр на улицу. Балконная дверь не открыта, а приоткрыта, перед их укрытием они повесили два больших полотна ткани, чтобы видно было только ствол и часть цевья… пойди разбери, что это такое. Вчера Бес прошелся по городу, залез на пару крыш и примотал там к антеннам небольшие куски зеленой ткани — старый трюк, позволяющий снайперу узнавать силу и направление ветра без «Кестраля». Сейчас было почти полное безветрие, что несказанно радовало обоих лежащих бок о бок на импровизированной стрелковой позиции людей. Все-таки ни Бес, ни Араб не были настоящими снайперами. Меткими стрелками — да, безусловно, даже чрезвычайно меткими стрелками. Но не снайперами, способными попасть в цель одной-единственной пулей с двух тысяч ста пятидесяти метров. Для того, чтобы сделать такое, недостаточно просто тренироваться, нужно быть одаренным от Бога.
Но таких снайперов в распоряжении командования специальных операций на этом направлении не было. Верней, быть-то были, но ни один из них не говорил по-арабски как на родном языке, не знал пушту, не понимал сказанное на урду, не умел совершать намаз, не воевал вот почти уже двадцать лет на Востоке. Поэтому послали их.
— Крайняя гастроль… — Араб оторвался от соломинки, через которую он потягивал сок, — хватит с нас.
— Иншалла, — пожал плечами правоверный Бес. Чего только не прошедший за свою жизнь, бывший хулиган из Казани, ставший не бандитским авторитетом, а подполковником русской армии, Бес в последнее время сильно заинтересовался исламом, он читал книги, какие ему удавалось добыть, говорил с авторитетными богословами и даже допрашивал пленных, ведя подчас с ними многочасовые богословские споры. Вера не мешала ему продолжать войну — тех же деобандистов, осквернителей веры и переносчиков заразы, он считал поправшими святое дело ислама, опоганившими Коран и за это заслуживающими смерти.
Арабу было жарко, душно, он видел через прицел то, что творится на улице, и типично арабское, фанатическое «иншалла» его разозлило. Даже если это слово произнес его друг и напарник вот уже два десятка.
— Ты туда глянь, — раздраженно сказал он, — это что, тоже «иншалла»? А?
— Это от сатаны, — терпеливо и беззлобно сказал Бес, — ты меряешь этих людей по нашим меркам, ты не хочешь понять, почему они так поступают. Если мы родились в стране, где армия защищает людей, то они родились в стране, где армия их угнетает. Они никогда в жизни не видели ничего хорошего ни от англичан, ни от военных, ни от полицейских, они знают, что закон это не для них, что их никто не защитит, кроме их рода да вот этих вот подонков, которые толкуют Коран как им вздумается и дают фикхи
[16], хотя не имеют на это никакого права.— Ты слышишь, что они кричат? Смерть русским!
— Слышу, брат. Но они имеют на это право, ведь мы убили людей из них. И собираемся убить еще кое-кого. Но это честная игра.
— Это не игра. Уже не игра. Они убивают нас. Лично я в детстве понял только одно: когда здороваешься с арабом, вторую руку держи на рукояти пистолета, вот и все.
— Успокойся. Ты прав, брат, это — уже не игра…
Черный «Даймлер Соверен», роскошная, слишком роскошная для этого места машина, выехала на дорогу с территории одного из самых крупных имений в Хаятабаде, дорогом пригороде Пешавара, но гражданском, военные жили в районе «Хайбер-клуба». Следом за ней на дорогу выехал черный «Рейндж Ровер», старый, но бронированный, раньше он ездил в кортеже губернатора этого района, а потом был продан с торгов вместе со многим другим имуществом. Покупатели остались неизвестными.
В салоне «Даймлера» сидел на водительском месте человек, по виду моложе сорока, высокий, худой, бородатый. Он не имел при себе ни сотового телефона, ни коммуникатора, ничего подобного — только ключи от машины, от этого самого «Даймлера», за рулем которого он ехал. Его охраняли всего четыре человека — четыре до зубов вооруженных и преданных бойца, каждый из которых являлся убежденным деобандистом. Пешавар был опасным местом, кишащим беженцами, которых прогнали пуштуны со своей земли после того, как русские захватили ее
[17], торговцами, пришедшими неизвестно откуда, всякими темными людьми. Но ему здесь нечего было опасаться. Потому что его звали моуллави Абдалла Рахмани, и он был предводителем этих людей, обездоленных, озлобленных, готовых убивать и умирать. Он был одним из лидеров «Джамаат и ислами» и единоличным лидером созданного им не так давно военного движения, названного по книге моуллави Маудуди Талибаном. Ему нечего было опасаться, даже если бы он решил пойти до Хайберской крепости пешком — любого, кто посягнул бы на него, разорвали бы на месте.