Отягощенные злом

Самое омерзительное в этом было то, что все это задумали не интеллигенты, известное дерьмо нации, не радикальные студенты, бунтующие против старого мира, не иностранные агенты, не содомиты, и даже не арабы, или персы, или афганцы. Все это задумали русские гвардейские офицеры, каждый из которых поклялся в верности Его Величеству. Таким образом, это были не только убийцы, но и клятвопреступники. Государственные преступники.

К такому решению их толкнула безысходность. Они думали об изменениях еще до Второй мировой, но после Второй мировой стало понятно, что ничего не изменится, все останется по-прежнему. Россия выиграла войну, выиграла легко и жестоко – конечно, относительно легко, но тем не менее. Получилось… как-то неправильно. Два старых противника, два примерно равных по весу боксера выходят на ринг… но на первых же секундах один из них допускает грубейшую ошибку, получает великолепный апперкот и падает без сознания. Десять секунд – и бой выигран. Только остается ощущение… какого-то обмана, что ли?

Нет, они и не думали мстить за Англию – все они ненавидели Англию, и один из них даже думал, что надо было бы нанести ядерные удары по крупнейшим городам, чтобы навсегда подорвать британский генофонд и сделать невозможным возрождение англичан как народа, как нации. То есть сделать именно то, от чего отказался Его Величество Император. Но все они понимали, что Император Николай теперь победитель. А это значило, что ни о каких реформах теперь не может быть и речи. Они хорошо знали историю – в Российской Империи в школе учили историю больше, чем в любой другой Империи мира, – и знали, что реформы в России всегда начинались после проигранных войн. Но война была выиграна – и теперь Россия была обречена еще на несколько десятков мертвящей, затхлой стабильности. Не будет никаких изменений, ничего не будет. Все так же будет добываться нефть, все так же за людей будут принимать решения, все так же им будет наплевать на все, пока есть дом, работа, машина и полный холодильник. Ты мог все и в то же время ты не мог ничего.