В середине октября я попросила у короля разрешения написать письмо леди Марии, которая в то время находилась в Муре, в графстве Хертфордшир, и продолжала считаться фрейлиной своей сводной сестры.
— Я думал, ты попросишь об этом раньше, — улыбнувшись, заметил король.
Мы лежали друг подле друга в огромной королевской постели — в которую могло улечься не меньше полудюжины человек, — и король пребывал в благостном настроении.
— Я бы не хотела, чтобы мое письмо прочли шпионы королевы.
Король хохотнул в ответ, и это означало, что моя дерзость прощена, а затем, подхватив мой тон, произнес:
— Не бойся, никто твое письмо не прочитает. Даже мои шпионы.
На следующий день я сочинила послание принцессе, всячески воодушевляя ее и призывая мужаться. «Несчастия вашего высочества скоро закончатся. Гораздо скорее, чем вы ожидаете, — написала я. Если представится хоть малейшая возможность, я покажу себя верной подругой и преданной служанкой вашего высочества».
Хотя король обещал, что мое письмо никто не перехватит, я не отважилась уточнить, что именно я имела в виду, да и не очень представляла себе, какую конкретно помощь смогу оказать моей бывшей госпоже. Приходилось действовать по обстановке: сегодня король во мне души не чаял, но его чувства слишком напоминали те, которые испытывала королева к своему маленькому песику Перки. Значит, с течением времени я могла надоесть его величеству. Мой «Гарри» мог быть раздражительным, вспыльчивым и сварливым, и в такие минуты мне ни в коем случае нельзя было, что называется, попадаться ему под горячую руку. Одно неосторожное слово с моей стороны, и все мои усилия по смягчению отношения его величества к своей старшей дочери будут сведены на нет.
Доказательством моего нынешнего успеха послужил подарок, который король отправил Марии: то был паланкин с бархатными занавесями — точно таким уже пользовалась принцесса Елизавета. Придворные увидели в этом даре знак того, что «леди Мария» скоро займет приличествующее ей место при дворе. Многие кавалеры и дамы — поодиночке и группами — тайком стали приезжать к ней с визитами в Мур, а потом и вовсе зачастили, когда двор принцессы Елизаветы переехал в Ричмонд.
В четверг, 26 октября, королева отправилась повидать принцессу Елизавету, захватив с собой герцогов Норфолка и Саффолка. Мы, фрейлины, прислуживали нашей госпоже по очереди, и так получилось, что в этот день именно мне выпало сопровождать ее величество. Пока королева находилась в детской, оба герцога потихоньку выскользнули с половины Елизаветы и отправились засвидетельствовать свое почтение
Ее посланец вернулся почти сразу же. Бедняга Дикон буквально трясся с головы до ног. Запинаясь, он выдавил из себя:
— Леди Мария отказывается выходить из своей комнаты до тех пор, пока ваше величество не уедет.
— Она будет наказана за это оскорбление, — пообещала королева и велела позвать леди Шелтон, заведовавшую женской частью свиты принцессы Елизаветы.
Не знаю точно, какие указания дала Анна леди Шелтон, но, как только я смогла сообщить королю о происшедшем, он тут же отменил приказание своей супруги.
Моя странная жизнь, когда я днем служила королеве, а ночью ублажала короля, продолжалась весь октябрь и большую часть ноября. Двадцатого ноября к нам прибыл чрезвычайный посол короля Франции Франциска, Филипп Шабо де Брион, адмирал Франции[137]
. Я так и не узнала, в чем именно заключалась его миссия, но после визита адмирала король пребывал в плохом настроении. Несмотря на это, в начале декабря королева дала ужин в честь французского посла и сидела рядом с ним за почетным столом на возвышении.Я не должна была присутствовать на этом празднике, так как была не моя очередь прислуживать королеве, однако Бесс Холланд убедила меня, что нам вполне уместно там показаться. Пусть у нас не было мест за пиршественным столом, но нам не запрещалось встать у дверей, полюбоваться пышными одеждами и украшениями французских придворных, обменяться любезностями с теми мсье и джентльменами, которых мы знали.
Я не ожидала, что король заметит мое присутствие или покинет свое почетное место, чтобы найти меня, как вдруг рядом со мной пророкотало:
— Тэмсин! Вот ты где, малышка…
Игривый тон его величества свидетельствовал о том, что сегодня вечером он вновь жаждет любви и тех наслаждений, которые приносило ему обладание мною. Должна признаться, что, заслышав этот глубокий, ни с чем не сравнимый голос, я затрепетала от ожидания наших тайных ночных утех. Как бы я ни тревожилась за свою бессмертную душу, я научилась наслаждаться теми земными радостями, которые были так по нраву его величеству и которые мы с ним делили поровну.