Отказавшийся от имени

— Уверен? Может, ещё подождём? — В надежде отсрочить неизбежное прокричал «Муха».

— Нет, думаю, он прав, пора начинать. — Поддержал «Сорняка» его «Шестёрка».

— Тогда начнём. — Сказал «Сорняк» и направился к оружию. Казнью, которую он выбрал, было отсечение головы. Гильотина. Но вместо стандартной гильотины он нашёл замену в виде большого топора. Чем то смахивающего на пожарный. Подойдя к предмету, напоминающему колодки, он снова пафосно заговорил: — Привести его.

— Сейчас. — Без желания ответил ему «Муха» ведя приговорённого к казни к «Сорняку». «Бульдозер» не сопротивлялся и послушно шевелил ногами и секунду спустя уже стоял рядом с судьёй.

— Как я и говорил. За преступление, которое ты совершил, ты приговариваешься к смерти. К смерти через отсечение головы. — Обратился к нему «Сорняк».

— И что же, ты будешь моим палачом? Судья и палач, да? — Ответил ему «Бульдозер».

— Рад бы, да не могу. По правилам это должен сделать заместитель палача, а я не он, об этом я не подумал. — Вспомнил «Сорняк».

— И кто же заместитель палача? — Отозвался «Принц».

— Это наверняка «…». — Зашевелился «Шестёрка».

— Нет. Это скорее «…» чем он. — Ответил ему «Муха».

— Есть ли среди нас вообще заместитель палача?! — Прокричал «Сорняк» протягивая руку с топором. В этот же момент я услышал едва уловимый шёпот и ощутил тёплое дыхание у себя в ухе.

— Твой ответ он… был правильным… всем нам нужно самим возвращать своё. Даже если это наше наказание… А вот это… мой выход…~~

Я уже знал, чей это шёпот…

Поднявшись с места, она под удивлённые голоса направилась к месту казни. Круглые от удивления глаза были у всех. У меня, у «Мухи», у «Сорняка» и даже у «Бульдозера». Девушка что ниже меня и чьи руки казались мне слабыми, и неспособными поднять даже маленький камушек выхватили из рук разинувшего рот судьи огромный топор. Оправившись от шока, он же заковал «Бульдозера» в колодки.

Подняв топор вверх она, наконец, спросила:

— Есть последнее слово?

Все замерли и никто не смог даже двинуть хотя бы одним мускулом, что бы прервать это безумие.

Наконец «Бульдозер смог открыть рот:

— Я не хочу уми…

Не дав ему договорить, топор, нет. «Недотрога», отсекла ему голову. Алые струи крови хлынули из его шеи, а голова упала в так удобно подставленную корзину. Несколько капель попало и на неё, окрасив её руки, её тело и её лицо в красный цвет. Не знаю, может и на моё лицо попала кровь, но я уже не был в состоянии чувствовать тепло или что-то ещё. Единственное что я чувствовал, это холод. Холод от этой атмосферы. Холод, исходящий от всех тех, кто смотрел. Холод, исходящий от без пяти секунд мертвого «Бульдозера» чья голова, отсечённая одним ударом также источала этот холод. Но холод исходил не только от него. Я чувствовал холод и в себе самом. Но и я не самый главный источник этого холода. Главным источником холода в этой комнате была «Недотрога». Её холодный взгляд. Её холодные мысли. Её хладнокровные действия. Её правильное самое настоящее спокойствие. Её хладнокровие, которого так не хватало мне…

— Я же сказала… «последнее слово». Одно. И твоим последним словом было «Я»…

Его веки, наконец, опустились.

…

После казни я дождался пока все уйдут. Многие не выдержали и в первую очередь побежали в уборную, а остальные ушли в свои комнаты. «Недотрога» же всё также стояла с тем же выражением на лицо и с тем же окровавленным топором в руках.

Сейчас… мне не хотелось с ней говорить, но не смотреть на неё я не мог.

Прошло пять минут, десять, двадцать, тридцать. Никто так и не вернулся, а она всё также стояла на месте, ну а я, всё также смотрел. Что бы я ни сделал сейчас, ничего бы не изменилось. Что бы ни сказал, ничего бы не поменял. Ни её выражение лица, ни её застывшего направленного на так беспечно брошенное тело холодного взгляда, ни её холодного разума.

Прошло ещё пять минут, ещё десять, ещё двадцать, ещё тридцать. Все уже давно ушли, а мы всё также были здесь. Я не знаю, почему и не знаю зачем. Но я посчитал это испытанием. Испытанием на хладнокровность, испытанием на усидчивость.