Отказываться не вправе

И стал африканский молитвенник каждое утро приходить в храм: отстоит службу, потом - на трудовые свершения: у нас реставрационные работы шли, и всякого мусора было много - вот Анатолий и возил его куда-то на тачке. В свой час - обед в трапезной: помолимся, скорехонько поедим, снова помолимся, и - опять по своим послушаниям.

А как только колокол зазвонит к вечернему богослужению, Анатолий - тачку на место (у нее и специальное место под строительными лесами расчищено было - вроде гаража), со всеми попрощается, и - в посольство несказанной своей страны. Он бы, конечно, и на вечернее богослужение с превеликою радостью оставался, да у дипломатических его соотечественников были какие-то свои режимные строгости, которые с нашим уставом не совпадали.

И вот что примечательно и потому требует неотвлекаемого внимания: ни русского языка, ни церковнославянского Анатолий не знал, да и музыкальная культура наша была ему незнакома, однако каждую службу он проводил в благоговейной сосредоточенности, крестился и кланялся в нужное время, не озираясь при этом на других... Так давалось ему с небес - по его искренности и смирению.

И пока африканец ходил к нам, он, сам того нисколько не ведая, служил укором представителям несчастного племени русских интеллигентов, забегавшим иногда, словно в капище огнепоклонников, чтобы единственно "поставить свечку", и тут же вылетавшим обратно, поскольку "ничего у вас не понятно".

Бедолаги... Жертвы кропотливой селекционной работы, начатой еще в пятнадцатом веке старательным иудеем Схарией, сумевшим привить к православному русскому древу ветвь иудейского богоборчества. В конце концов удалось выпестовать трагическую химеру: ветвь эта от корней наполняется чистой водою Истины, но вместо листьев - смердящие серой копыта, рога и хвосты. И от гибельного этого запаха вянет соседственная листва, сохнут другие ветви...

Впрочем, Анатолий успел послужить укором не только этим заблудшим людям, первейшим родовым признаком которых является подобострастное отношение к потомкам незабвенного Схарии, но и представителям иного человеческого сообщества, сильно размножившегося в девяностые годы нашего печального века. Однако тут следовало бы ненадолго отвлечься, чтобы в самом кратчайшем виде обрисовать страничку церковной жизни, со стороны обычно не замечаемую.

В наши дни среди просящих милостыню редко увидишь искренних - под искренними я подразумеваю людей, действительно терпящих материальные бедствия: страдальцев этих быстро вытесняют закоснелые паразиты. Которые, конечно же, не могут обделить своим хищным вниманием ни один приход. И вот бредут они каждодневно неутомимою чередою от храма к храму, аки паломники, но внутрь, как правило, не заходят: в доме Божьем чувствуют они себя неуютно, что свидетельствует о невидимом духовном родстве с первым племенем, укорявшимся Анатолием.

И ведь чем они отталкивают? Даже не ложью, которая, понятное дело, оскверняет их души. В конце концов - они безусловные коммерсанты, а правила коммерции, как ни прискорбно, включают в себя и хитрость, и лукавство. Самый отталкивающий грех нового племени - лень. Беспредельная и непоколебимая.

Снимая облачение, слышу через раскрытое окошко голос отца диакона:

- Знаю, знаю: обокрали, не на что уехать... В Ростов что ли?..

- Да тебя наш батюшка в Ростов уже один раз отправлял. И соседский - тоже.

- Ты уж, поди, десять раз мог вокруг света объехать.

- Ну хотя бы в Пермь для разнообразия попросился, а то заладил: в Ростов да в Ростов...

В Пермь не попросится - думать лень: хоть мгновение, а - лень.

Вот еще одна: "иногородняя, попала в больницу, выписали, не на что доехать до Харькова, помогите". Эта тоже давненько ходит, несколько раз мы ей уже насчет Харькова отказывали, однако она не запоминает - даже запоминать лень-то.

- А в Пермь не желаете? - интересуется диакон.

Далась ему эта Пермь - родом он что ли оттуда?.. Но и она не хочет в Пермь.

- Хорошо: давайте купим билет до Харькова, - предлагает ей диакон и уже не впервые.

Но она не помнит и соглашается, рассчитывая перепродать.

- Я даже посажу вас на поезд, - и это уже говорилось не раз, так что он успел утомиться от однообразия.

Это ее не устраивает - в Харькове делать ей нечего. Женщина поворачивается и уходит. Но через неделю опять придет и опять весь разговор повторится. При этом ни один психиатр не обнаружил бы у нее значительных отклонений: ведь ни в одном медицинском справочнике - лень не значится, хотя вполне может стать смертельной болезнью души. Однако психиатрия занимается лишь с-ума-сшедшими, но никак не душевно-больными...

Потом как-то, когда мы шли к метро по бульвару, отец диакон указал мне на компанию бомжиков, устроившую пикник под старинными липами:

- Час назад вы благословили одарить во-он того мужичка продуктами. Теперь этими харчами коллектив и закусывает. И ведь каждый из них выпивает по бутылке в день, тридцать бутылок в месяц - и откуда деньги такие, если никто из них не работает?.. Между прочим моей зарплаты на такую жизнь не хватило бы. Да и здоровья тоже...