Отходная молитва

Весь день они провели, объезжая фермы и деревушки Суэйлделской долины. Но нигде, ни в одном из сложенных из серовато-коричневого песчаника домишек они так и не кашли женщину по имени Кэтрин Хибберт. Им встретилась некая Амелия Хибберт, аж девяноста трех лет от роду, некое семейство Хиббертов – все как на подбор дородные и упитанные, но только не Кэтрин.

Герейнт достал из кармана пальто небольшую квадратную фляжку и зубами вытащил пробку. Не снимая одной руки с руля, он сделал жадный глоток рома.

– Не советовал бы тебе пить за рулем, – укоризненно произнес Лаверн.

Герейнт усмехнулся:

– И что ты намерен делать? Заставишь меня дышать в трубку?

Он протянул фляжку Лаверну. Тот было заколебался, затем все-таки сделал глоток. Ром на мгновение подарил ему ощущение блаженства, увы, слишком мимолетное и потому, в сущности, бесполезное.

Они достигли конца проселка и свернули налево к одинокой ферме. Приземистый дом казался унылым и заброшенным. След от колес, который привел их сюда, описал вокруг дома широкую дугу; сама машина стояла где-то за углом. Их "даймлер" замер на месте.

Герейнт заглушил мотор. Несколько мгновений стояла оглушающая тишина. Затем из полуразвалившегося амбара показались две облезлые немецкие овчарки и с лаем бросились к машине.

– Ну, прямо с цепи сорвались. Этого нам только не хватало, – проворчал Джон. – Кстати, откуда тебе известно ее имя? Не с неба же оно на тебя свалилось?

– Герейнт, сколько раз тебе объяснять? Я узнал его от человека, которому доверяю.

– Это что, кто-нибудь из тех, кого ты повстречал, разгуливая без собственного тела?

– Нет.

– Понятно. Бесплотные духи сами прилетают к тебе поболтать о том о сем. – Герейнт не скрывал насмешки в голосе. – Вот уж кто бы мог подумать...

– Так, значит, тебе мало увиденного вчера ночью.

Герейнт пожал плечами... или поежился?

Хотя это слегка отдавало садизмом, Лаверн продолжал:

– Может, тебе еще раз продемонстрировать?

Герейнт выпрямился на сиденье и замахал руками, словно отгоняя от себя нечистую силу.

– Нет, нет, спасибо. Я и так тебе верю. – Правда, не выдержав, добавил: – Сам не знаю почему, черт возьми.

Они вышли из машины. Овчарки прекратили лаять и теперь, жалобно скуля, принялись цепляться им за ноги. Герейнт, которому никак не хотелось, чтобы на его новые твидовые брюки налипла собачья шерсть, попытался отогнать псов:

– Кыш! Убирайтесь, окаянные!

Они стояли напротив парадного входа – облупленной двери, некогда выкрашенной в зеленый цвет, под грубой каменной аркой, над которой красовалась дата – 1875 год. Маленькие подслеповатые окна были темны и, казалось, говорили всем своим видом: "Дома никого нет". Однако из трубы на крыше сквозь снегопад поднимался, закручиваясь спиралью, коричневый дым.

– Ну что, вперед?! – Герейнт с воинственным видом кивнул в сторону зеленой двери, давая понять, что, мол, как таксист, доставил сюда Лаверна. В его намерения отнюдь не входило заниматься сомнительными поисками женщины, которой, возможно, никогда и не было на этом свете.

Подняв руку в перчатке, Лаверн собрался было постучать в дверь, однако остановился. Ему послышался какой-то звук. По лицу Герейнта он понял, что это не обман слуха – леденящий душу вопль на мгновение пронзил тишину и умиротворение зимнего пейзажа.

– Похоже на кошку, – неуверенно произнес Герейнт. – А ты как думаешь?

Они прислушались. Наступило короткое затишье, но вскоре снова раздался крик. На сей раз это был женский голос:

– Оставь меня в покое, подонок! Нет! Не надо!

Собаки оскалились. Шерсть на спине у них стояла дыбом.

– Давай поодиночке, – процедил сквозь зубы Лаверн. – Ты подойдешь с той стороны...

Герейнт на мгновение заколебался. Он давно отвык от оперативной работы, и неожиданно его охватило желание вернуться в свой теплый уютный кабинет... Лаверн, прочитав его мысли, произнес:

– Ладно, пойдем вместе. Как в старые добрые дни.

Это мало чем успокоило Герейнта. Правда, он заставил-таки себя улыбнуться и исчез за углом дома. Собаки бросились ему вслед. Лаверн не церемонясь шагнул к окну на первом этаже и кулаком пробил стекло.

* * *

Услышав звон бьющегося стекла, Мертон прервал свое занятие и прислушался.

– Что это?

От ужаса, что ее снова будут мучить, Кейт Хибберт промолчала и лишь покачала головой.

Они находились на кухне. На Мертоне был толстый полотняный фартук, из тех, что он обычно надевал на операциях.

Миссис Хибберт в одном белье лежала на кухонном столе, вся опутанная хитроумной паутиной шнуров и веревок. Лицо ее было перепачкано кровью, смешанной со слезами. Чтобы сломить волю жертвы, ее следует запугать. Рот несчастной представлял кровавое месиво – в наказание за то, что сопротивлялась, а на щеках виднелись свежие симметричные надрезы – по сути дела, лишь невинная увертюра перед тем, что должно последовать дальше.