Отходняк после ящика водки

Мне могут возразить в том смысле, что автор вправе творить реальность. Что реализм – это не непременный атрибут литературы. Что применительно к некоторым писателям требования достоверности не должно быть. Какая, к черту, достоверность у Александра Грина или Экзюпери? Согласен. В отношении этих абстракций требование реалистичности – жлобство. Но эти авторы и не претендуют на достоверность. Однако есть одна особенность у произведений, которые подделаны под реальность, но таковой не являются. Они развращают и искажают представление одного класса о жизни другого класса. И в результате различные части общества не знают и не понимают другие его части. В целом народ имеет извращенное представление о себе. Отсюда возникают национальные комплексы и неизбывная российская дурь про «честность – бедность», про «народ – богоносец», про «доброго царя и злых бояр» и так далее.

Вспомните, как после десятилетий елейных и слезоточивых описаний русского крестьянства появилась «Деревня» Бунина, как все замахали на него руками, как закричали про очернительство русского мужика и так далее. А ведь это одно из самых правдивых произведений русской литературы.

Я далек от пафоса и формулировок об особой роли русской литературы. Но в то же время мы за несколько последних десятилетий так принизили ее значение, что настало время как-то поднять планку. А то она уже, по меткому выражению Сорокина, превратилась в «буквы на бумаге».

ПРИБЛИЖЕНИЕ РОБСКИ

На заседании редколлегии «Медведя» было принято решение написать об Оксане Робски, и прежде всего, конечно, о ее книгах. И я отправился их читать.

Книжек у Робски оказалось две: ^asua^ и «День счастья – завтра». Перед ее приходом к нам я еще перечел немало ее интервью (все, что можно найти в Интернете) и статьи о ней и ее книгах.

Все мнения делятся на две части.

Первое – это оценка литературных способностей автора. Здесь мнения также разделились. Одна половина считает стиль легким, а значит – хорошим. Другая половина именно эту простоватость заносит в недостатки и считает автора бездарем.

Если взять, допустим, меня, то я скорее согласен с первой точкой зрения, поскольку считаю, что аскетичный стиль есть достоинство, к которому нужно стремиться. Редким писателям удается писать коротко и емко. Так писали Хемингуэй и Довлатов. Поэтому короткие предложения вряд ли можно отнести к слабостям автора.

А вот моей жене книжки показались скучными именно в силу «бледности» авторского инструментария. Поэтому она едва добралась до середины первой книжки и на этом закончила «издевательство над собственным вкусом». Хотя она книгочей еще побольше меня.

Второе – это оценка того, что, собственно, в книжках описано. Здесь мнения всех критиков едины – полная достоверность, глубокое знание предмета. Описана жизнь так называемых рублевских жен. Такие вот они и есть, бесящиеся с жиру, эгоистичные, подонковатые, смазливые дуры. Несомненная авторская удача.

Вот с этим я не согласен. Наша журналистика и литературная критика обладают массой «достоинств». Одним из таких «достоинств» является полная убежденность в том, что они (то есть журналисты и критики) все обо всем знают. Иногда мне кажется, что даже попадись им под руку книга о жизни марсиан, то и тогда бы они взяли на себя смелость судить о мере достоверности описаний марсианского быта.

Хочется спросить – ну откуда вы знаете, правильно или неправильно Робски описала обитателей Рублевки? Вы что, «рублевская жена»? Или, может быть, «рублевский муж»? Ах, вам так кажется! Это вам одна подружка рассказывала! Ах, по-вашему, иначе и быть не может! И вот тут вспоминается чеховский сапожник. Достоверным творение Робски они сочли лишь потому, что это их представление о счастье. Так бы они себя вели, будь они богатыми людьми. А раз так, то, значит, это правда. Ведь если бы я (рассуждает журналист или литературный критик), являясь нравственным совершенством, так бы себя вел на их месте, то что уж говорить о «рублевских женах», которые в духовном плане, несомненно, находятся гораздо ниже меня.

Мне не хочется здесь разбирать конкретные фактические неточности, разбросанные тут и там в книжках Робски. Но некоторые из них настолько вопиющи, что однозначно свидетельствуют о незнании автором предмета. Например, хоть я и не большой знаток шопинга, но знаю, что настоящая «рублевская жена» (Боже, какая дичь) предпочитает затариваться не в московских бутиках, где все втридорога и коллекции, как правило, прошлогодние, а в Милане и Лондоне. Ювелирку покупают не здесь, а в Париже, на Вандомской площади. Мужские вещи лучше брать в том же Лондоне, на Нью-Бонд-стрит, или в Нью-Йорке, в Bergdorf Goodman на Пятой авеню или в бутиках на Медисон. И так далее.