Каждое утро Септимус вставал в 7.15 и надевал один из двух тёмных костюмов в крапинку. В 7.55 он выходил из дома 47 по Палмерстон Драйв, перед этим проглотив свой неизменный завтрак: яйцо всмятку, две гренки и две чашки чаю. На станции, на 1-ой платформе, Септимус покупал свежий номер «Дейли экспресс» и садился на поезд, отбывающий в 8.27 в Лондон. На пути к Кэннон Стрит, от которой было рукой подать до работы, Септимус читал газету и выкуривал две сигареты. В 9.07 поезд прибывал на Кэннон Стрит. Придя на работу, Септимус садился к столу за стеклянной перегородкой на седьмом этаже. В 9.30 принимался изучать первый иск. В 11.00 выпивал кофе и позволял себе выкурить ещё две сигареты, одновременно развлекая коллег рассказами о воображаемых успехах сына и дочери. В 11.15 вновь принимался за работу. В 13.00 Cептимус выходил из «Большого Готического Собора» (ещё одно любимое выражение) на часовой обеденный перерыв, который он проводил в пабе, где выпивал полпинты пива с каплей лимонного сока и съедал дежурное блюдо. После еды Септимус выкуривал ещё две сигареты. В 13.55 вновь усаживался за бумаги и не отрывался от них до 16.00. В пятнадцатиминутный перерыв выпивал чашку чая с традиционным ритуалом из двух сигарет. В 17.30, минута в минуту, Септимус брался за зонтик и чемоданчик бизнесмена типа «дипломат» с серебряными литерами «С.Г.К.» сбоку, и покидал помещение, дважды повернув ключ в замке своей стеклянной клетки. Проходя мимо машинисток, Септимус бросал с наигранным весельем: «До завтра в то же время, девочки» и, спускаясь в лифте, мурлыкал мелодию из популярного мюзикла «Звуки музыки». Влившись в поток клерков, запрудивших улицы Сити, Септимус, не отклоняясь, шагал к станции Кэннон Стрит. Его зонтик ритмично постукивал о тротуар. Он двигался плечом к плечу с банкирами, судовладельцами, нефтепромышленниками, маклерами, и Септимус не без удовлетворения думал о себе, как о частице великого лондонского Сити.
Дойдя до станции, он покупал свежий номер вечерки «Ивнинг стандард» и сигареты в киоске, и прятал всё это в чемоданчике, поверх бумаг. Обычно Септимус садился в четвёртый вагон. Его поезд отходил с 5-ой платформы в 17.50. В купе у него было своё любимое место – у окна с газетой «Файнэншл таймс» в руках, и напротив модной секретарши, которая зачитывалась толстыми душещипательными романами и жила где-то за Севеноуксом. Перед тем как сесть, Септимус извлекал из портфеля «Ивнинг Стандард» и новую пачку сигарет, клал их на подлокотник, а портфель и зонт водружал на сетку для багажа. Удобно усевшись, Септимус открывал пачку и выкуривал, читая газету, первую из двух, предназначенных на время пути сигарет. Таким образом, к вечернему поезду в 5.30 на следующий день у него оставалось восемь сигарет. Выходя в Севеноуксе, он бормотал своим попутчикам «Спокойной ночи» (единственная фраза за всю поездку) и шёл к своему особняку по Палмерстон Драйв. В 18.40 он подходил к дверям дома. Между 18.45 и 19.30 он дочитывал газету или проверял домашнее задание сына и дочери. Найдя ошибку, он издавал укоризненное «ца-ца-ца», или вздох, когда ему попадались совершенно непонятные задачи по математике. В 19.30 его «благоверная» (ещё одно любимое словцо) подавала ему на кухне блюдо, приготовленное по рецепту из женского журнала, или любимые рыбные палочки (три) с горохом и жареной картошкой. И поскольку рыбные палочки назывались «пальчиками» Септимус всегда повторял одну и ту же фразу: «Если бы Всевышний пожелал, чтобы у рыбы были пальцы, то он одарил бы её руками», смеялся, смазывал продолговатые рыбные «пальчики» томатным соусом и поглощал ужин под аккомпанемент жены, пересказывающей главные события дня. В 21.00 он смотрел по телевизору новости Би-би-си (коммерческое телевидение он не смотрел никогда) и в 22.30 ложился спать.
Распорядок этот соблюдался из года в год и нарушался разве что во время отпусков, которые Септимус тоже, естественно, проводил всегда одинаково. Рождество всё семейство отмечало либо у родителей Нормы в Вотфорде, к северу от Лондона, либо у сестры Септимуса в Эпсоме в графстве Суррей. Но пиком года был летний отпуск. Септимус покупал четыре путёвки и вместе со своей семьей проводил две недели в гостинице «Олимпик» на острове Корфу.
Септимусу не просто нравился налаженный ритм его жизни; любое, даже малейшее нарушение распорядка расстраивало его до глубины души. Казалось, ничто не нарушит его монотонного существования, от появления на свет до могильной плиты. Септимус был не из тех, о ком писатели пишут эпопеи. И всё же однажды рутинный распорядок жизни был не просто поколеблен, но потрясен до самого основания.