Отклонение от ноpмы (Хризалиды)

- Почему я должна ждать? Я могу так прождать годы, прождать всю мою жизнь! Я нашла Алана, уже нашла, а вы хотите, чтобы я черт знает сколько ждала человека, который, может быть, вообще никогда не появится! И кого, быть может, я возненавижу вместо того, чтобы полюбить, если он даже и придет! Так вот, знайте: этого не будет, потому что я так не хочу! Не моя вина в том, что я не такая, как все. Но у меня, как и у всех, есть право жить! Конечно, мне будет нелегко. Но неужто вы думаете, что мне будет легче жить вот так, как сейчас? День за днем, год за годом быть одной... Допустим, вы трое женитесь на трех из нас, а что станет с двумя оставшимися? Они будут и не со всеми остальными, но и не с вами - они... Для них вообще не будет места! Так что же, по-вашему, они должны просто... просто исчезнуть?! Это у тебя, Мишель, неладно с мозгами! Ты сам разучился думать, вернее, все вы. Я-то хоть знаю, чего хочу и что мне делать, а остальные даже ведь не думали об этом, потому что никто из вас не влюблялся, кроме Розалинды и Дэвида. Вы просто еще не сталкивались с тем, с чем столкнулась я...

Кое в чем она была права. Но если мы и не решили всех проблем, с которыми нам предстояло столкнуться, мы хорошо представляли себе все сложности, с которыми сталкивались уже, причем сталкивались постоянно, изо дня в день.

Подсознательно мы надеялись когда-нибудь избавиться от необходимости постоянно лгать, притворяться. Как? Когда это произойдет? Мы не знали. Но одно мы знали твердо - брак с "нормальным", вообще любое близкое соприкосновение с НОРМОЙ, станет для любого из нас невыносимой мукой. Наше теперешнее положение, наша жизнь в домах с родными и близкими - все это было очень тяжело. Но жить как... как муж с женой с тем, кто не умеет говорить, стало бы просто невыносимым. Во-первых, любой (или любая) из нас все равно был бы более близким всем нашим, чем "нормальному", с которым он (или она) жил. Этот брак неизбежно вылился бы в _в_и_д_и_м_о_с_т_ь_ брака, где люди были бы разделены даже больше, чем говорящие на разных языках. Это было бы несчастьем, пародией на близость, это вылилось бы в постоянную боязнь выдать себя, ненароком оговориться. А ведь мы знали, что подобные оговорки неизбежны.

Другие люди казались нам такими скучными, такими ограниченными по сравнению с нами... Разве может "нормальный" понять, что значит д_у_м_а_т_ь _в_м_е_с_т_е_, если на языке слов это даже звучит как-то нелепо? И как он может понять, что два мозга могут сделать то, что никогда бы не смог один. Нам же не нужно подбирать слова: даже если бы мы в р_а_з_г_о_в_о_р_е_ и захотели скрыть что-то друг от друга, в чем-то притвориться, вряд ли у нас это получилось. Мы не могли даже как-то неверно понять друг друга, так что же могло выйти, если бы один из нас привязался бы к "нормальному", который, в лучшем случае, может лишь смутно угадать, что чувствует близкий ему человек? Нет, ничего не могло тут выйти, кроме изнурительной замкнутости, невыносимого притворства. И все это неизбежно бы закончилось роковой оговоркой... Несколькими незначительными, случайно сорвавшимися с языка словами, которые постепенно начинали бы вызывать все большее подозрение, и тогда...

Анна понимала все это не хуже нас. Но сейчас она предпочитала обманывать себя. Желая подчеркнуть незыблемость своего решения, она перестала вступать с нами в контакт, не отзывалась на обращения. Но мы так и не знали, совсем она "закрылась" от нас или продолжает слушать, не вступая в разговор. Мы склонились ко второму и поэтому даже не рисковали обсуждать между собой создавшееся положение. Да и что в самом деле мы могли предпринять? Лично я ничего не мог придумать, Розалинда тоже была в растерянности.

За шесть лет из нескладного подростка Розалинда превратилась в высокую, стройную девушку. Она была очень красива, черты ее лица были правильными и привлекательными. Но что гораздо важнее - она была очень женственна. Мягкость и женственность проявлялись во всем, что она делала: в манере держаться, разговаривать... Для многих парней эта женственность была приманкой, они принимали ее за кокетство и лезли к ней со своими ухаживаниями. Но она могла быть с ними приветлива - и только... У нее был какой-то внутренний способ защиты. Не знаю как, но она умела очень быстро отгородиться от приставаний - отгородиться внутри и каким-то образом дать почувствовать это ухажерам... Так или иначе, все они очень быстро оставляли ее в покое, словно натыкались на какую-то неодолимую, хотя и невидимую преграду. Для нее, быть может, близкие отношения с кем-то из "нормальных" были невозможными, неприемлемыми... Наверно, поэтому случившееся с Анной было для нее гораздо большим потрясением, чем для остальных _н_а_ш_и_х_.