Отклонение от нормы

Лес постепенно редел. То и дело стали попадаться ручейки, замелькали просеки. Похоже, мы были уже в Джунглях. Рискнут ли наши преследователи идти за нами дальше, мы не знали, а связаться с Мишелем не могли: должно быть, он спал. Мы подумали, не пора ли нам избавиться от наших громадин, о которых наверняка уже прошел слух на много миль вокруг. Может, стоило пустить их по дороге, а самим пешком двинуться в другую сторону? Решиться на это было нелегко, ведь избавляться от лошадей, не зная, прекратилась ли погоня, было глупо. С другой стороны, если даже они погоняться за нами, то догнать смогут и лошадей, причем довольно быстро: ведь за день они успевают проехать гораздо большее расстояние, чем мы за ночь. Мы не знали, что делать… Но мы так устали, а перспектива тащиться пешком так мало привлекала нас, что мы нерешительно продолжали топтаться на месте. Попробовали было еще раз связаться с Мишелем, но без толку. В конце концов выбирать пришлось не нам…

Лошади потихоньку сами двинулись вперед по просеке. Деревья смыкались верхушками над нашими головами, и мы ехали, как в тоннеле, почти ничего не различая впереди. Неожиданно что-то тяжелое и бесформенное упало на меня сверху, и я распластался на дне корзины. Огромная тяжесть придавила меня, и я не мог не то что дотянуться до лука, но даже просто шевельнуться. Я напрягся изо всех сил, чуть-чуть приподнялся, но в этот миг в голове у меня что-то взорвалось, и я потерял сознание.

Глава 14

Очень медленно я пришел в себя и сразу услышал Розалинду. Настоящую Розалинду – робкую, доверчивую, открытую. Та, другая – уверенная в себе, практичная, сильная и независимая – была всего-навсего ее собственным созданием. Я видел, видел и чувствовал уже давно, что она начала искусственно создавать этот образ, будучи на самом деле очень ранимым, робким, хотя по-своему и решительным подростком. Раньше, чем все мы, она инстинктивно ощутила, что живет в чужом и враждебном ей мире, и стала сознательно готовить себя к тому, что рано или поздно ей придется встретиться с этой враждебностью лицом к лицу. Шаг за шагом она создавала себе броню. Я видел, как она находила все новые и новые средства защиты, как упорно она лепила свой образ. Создала она его в конце концов так искусно, так тщательно продуманно, что редко позволяла себе снимать эту маску, почти срослась с ней.

Я очень любил ее такой, какой она была для всех остальных. Я любил ее высокую, стройную фигуру, линию шеи и груди… Ее чудные, длинные ноги… Все это не просто нравилось мне – я любил все это… И то, как она двигалась, и тепло ее маленьких ладоней и ее улыбку. Я любил золотистую копну ее волос, матовую кожу лица, свежесть дыхания, тепло всего ее тела…

Но все это любить было легко… Даже слишком легко – это мог полюбить кто угодно… И все это нуждалось в защите… В видимости уверенности, видимости независимости, видимости силы и способности постоять за себя… Так возникла ее маска, ее «броня», которую я тоже любил, но больше восхищался, как великолепным произведением искусства. Она и в самом деле была произведением искусства, была искусственная…

И вот сейчас я услышал другую, настоящую, Розалинду, нежную, беззащитную… Она звала меня, отбросив, как ненужную шелуху, эту свою маску, шла мне навстречу, раскрывалась вплоть до самых потаенных уголков сознания…

Словами это не выразить…

Словами можно нарисовать тусклую картину телесной любви, в которой двое существуют отдельно друг от друга, как бы они не стремились слиться воедино. Передать словами любовь, любовь ее, мою, нашу, невозможно… Любовь волнами шла от нее ко мне, она захватила нас целиком, и не было между нами ни расстояния, ни различия… Мы были вместе… Мы встречались, касались друг друга внутри, проникали друг в друга и сливались в одно – мы больше не были отдельно, не было ее и меня… Были мы!… Вместе!…

Такую Розалинду не знал никто, кроме меня. Даже Мишель и все наши лишь изредка видели тень такой Розалинды, и они даже не представляли себе, чего ей стоило даже им казаться такой, какой они привыкли ее знать… Никто!… Никто не знал мою Розалинду – беззащитную, родную, любимую… Розалинду, боящуюся того, что она с собой сделала, но еще больше боящуюся столкнуться с жизнью без маски, без «брони», которая стала уже частью ее самой.

Времени у нас не было. Мы были вместе секунду – не больше… Но мы были вместе, и это главное, а сколько это продолжалось – не имеет значения… В сравнении с этим, ничто на свете не имеет значения…

Потом все кончилось, и я вернулся к реальности. Над нами было тускло-серое небо, лежал я очень неудобно, все тело затекло… Я услышал Мишеля, который, видимо, уже давно пытался связаться со мной, тревожно и настойчиво спрашивая, что с нами происходит. Я собрался с мыслями.

– Понятия не имею, – сказал я ему, – что-то вдруг ударило меня сверху… Но вроде я цел, только вот голова трещит и очень неудобно лежать…