Открой свое сердце

— Так… — согласился Николай Иванович. — Так-то оно так, но ты могла бы ожидать результата тестирования и дома.

— Понимаешь, мне бы хотелось еще кое-куда съездить.

— Куда, если не секрет? — нахмурил брови Николай Иванович, и голос его при этом сделался строгим и сухим.

— Ну, па-ап! — почти возмущенно воскликнула Алинка. — Так ведь нельзя! Мне уже, слава Богу, не семь лет!

— Не сомневайся, я прекрасно помню, что тебе уже скоро семнадцать… Только, девочка моя… — Николай Иванович снова заговорил вкрадчивым мягким голосом. — Ты же должна меня понять… Кроме тебя, в этой жизни у меня никого не осталось… Ни-ко-го, понимаешь? — четко произнес он, и у Алинки засосало под ложечкой.

Да, конечно же, она прекрасно понимает, что, кроме нее, у отца нет никого в целом мире. Но как она сможет объяснить ему, что, несмотря на всю крепость родственных уз, на неодолимую силу притяжения отчего дома, у нее есть свой мир, в самом центре которого пылает жарким пламенем, терзает душу и рвет ее, неприкаянную, на части…

— У тебя кто-нибудь появился? — вдруг требовательным тоном прервал ее размышления отец. — Ну, что ты молчишь?

— Нет, пап, нет! — почти плача, крикнула в трубку Алина. — Я еду к подруге, в Будапешт! Там живет Эрика, ты с ней знаком.

— Знаком, — согласился Николай Иванович, смутно припоминая прелестную черноволосую девушку, с которой все годы обучения в школе прожила в одной комнате его дочка. — Эрика хорошая девочка, и у нее прекрасные интеллигентные родители. Хорошо, поезжай, только поскорей выбирайся оттуда. У них, по-моему, уж слишком гостеприимная семья, они готовы не выпускать тебя до самой старости. Не так ли?

— Тебе придется подождать еще пару недель. Ты не расстроился, да ведь?

О, это нарочито наивное, сводящее с ума бесприютной тоской по давно ушедшему прошлому, неподражаемое, милое «да ведь»!

— Не расстроился, конечно же, не расстроился, я же не музыкальный инструмент, — вздохнул Николай Иванович.

— Ну и славненько! Не беспокойся за меня, я еще позвоню. Приеду в Будапешт, обустроюсь у Эрики и позвоню! Целую!

— Целую, доча! Береги себя, — все-таки не удержался от последней фразы Николай Иванович. Снова раздались характерные для междугородной связи щелчки, и короткие гудки поглотили милый голос дочери.

2

Алинка шла по залитому солнцем проспекту. Ей ужасно надоел сырой и вечно туманный Лондон. Нет, конечно же, она ничего не имела против англичан, но их постоянно вежливо-приветливые лица казались ей зачастую неестественными. Не то что Будапешт!

Она готова была горстями сгребать раннее золото лучей, сочащихся сквозь нежную зелень каштанов и кипарисов. Впитывать всеми фибрами души чужую мелодичную и звонкую речь.

В последнее время Алина частенько приезжала сюда и любовалась сверкающими на солнце зеркальными витринами, с наслаждением дробила каблучками по крытым огромными булыжниками мостовым, заглядывала в многочисленные маленькие уютные подвальчики баров и кафе. Будапешт… Чернявые лица мадьярок и грязные босые ножки крикливых цыганят. Веселый, шумный, красивый город, полный света, запаха магнолий, вина и… надежд.

Да-да! Именно надежд, потому что в этом городе живет ее любимый, ее единственный и неповторимый Витька.

Господи, кто бы знал, как трепещет ее бедное сердечко всякий раз, когда она идет по этой волнообразной, катящейся под гору невзрачной улочке к бульвару Петефи. Там, напротив старой ратуши, есть большой дом в викторианском стиле за витой узорчатой оградой.

Она, затаив дыхание, будто по чужому коридору, к чужой двери подходит к этому дому, стоит несколько минут напротив ворот, словно бы разглядывая кусты крупнолистой дымчатой сирени, не поднимая темных, вытянутых к вискам очков, переходит дорогу. Она заходит в маленький, затемненный, отделанный ореховым деревом бар. Шесть низких деревянных столиков. Посредине каждого из них подсвечник на две свечи. Этот бар вызывает в ее сердце ностальгическую тоску. Алинка садится спиной к стойке бара, лицом к большим витринным стеклам односторонней видимости и, почти не мигая, до боли в глазах вглядывается в даль.

— Кофе? — улыбается бармен. За четыре года он уже успел запомнить эту нечастую таинственную посетительницу. У него своя клиентура, состоящая по большей части из местных. Утром сюда забегают детишки перехватить по паре порций мороженого и стаканчику колы. Днем приходят служащие из конторы по соседству. Всегда ветчина с яйцом и кофе. Вечером собираются за кружкой пива, бокалом мартини и бутербродами мужчины из семейств Киш и Чегер. Девушки в этом баре — редкость. Девушки предпочитают молодежный клуб в пятидесяти метрах отсюда. Но эта… она приходит сюда два-три раза в год, сидит часами за столиком, пьет горячий крепкий кофе и молчит. «Интересно, какие у нее глаза?» — думает бармен, вглядываясь в темные стекла очков.

— Кофе, — кивает головой Алинка и улыбается одними губами.