— Не удивительно, — усмехнувшись, обронил мужчина, сам гадая, читала ли Льюис все эти интимные подробности из жизни героев, пролистывала ли. А если читала, то представляла ли себя на месте героини, как это свойственно большинству девушек, согласно неумолимой науке статистике. Определенно, читать о сексе это куда менее приятно, чем им заниматься и даже чем просто смотреть. Возбуждали ли ее эти описания? Отчего-то вдруг представилось, что в ходе чтения Пенни останавливается, ее маленькая ладошка ловко скользит за пояс спортивных брюк, оттягивая трусики…
Алек вздохнул, сведя скулы, желваки напряглись, тело отозвалось новой волной жара. Лестер с трудом отвел глаза от державших книгу пальцев, злясь на себя за наваждение, не очень понимая, какого черта как заведенный мысленно ныряет ей в трусы. Все же не вчерашний мальчишка, чтоб вот так.
Не железная, подумайте только… Так и подмывало напомнить, что он вообще-то тоже. Совершенно не железный. И что лучше и безопаснее, если он станет подшучивать над ней, чем даст волю рукам и всему тому, что родилось в его явно одурманенной голове. Он даже сейчас, будто дурел от ее запаха, смешанного с запахом его мыла. Они оба им вымылись и теперь казалось, что от нее пахло им самим. Мысли эти отчего-то выбили воздух из лёгких. Разошедшаяся не на шутку Льюис этого, конечно, не заметила, слишком увлеченная своими претензиями. Затянутые слезами глаза казались ещё ярче и крупнее, девчонка то и дело покусывала и без того пухлые, сочно-розовые губы, от чего они набухли и Алек поймал себя на том, что сквозь вату этих мыслей с трудом вообще разбирает, о чем она с таким упоением орет. Истеричка, но, мать твою, соблазнительная до судороги!
Вообще, Алек ненавидел женские истерики, как и большинство собратьев. Знал пару действенных способов, как с ними бороться, но ни один из них сейчас не подходил. Пусть заткнуть ей рот хотелось неимоверно. Смять эти дрожащие губы, затолкав языком назад все колкие слова и обвинения.
"Ты извращенец, Лестер. С каких пор тебя торкает от вида ревущей бабы?" — надо чаще выбираться в люди, определенно это должно помочь с починкой крыши, так не вовремя давшей течь.
Алек прикрыл глаза, как раз когда Пенни всхлипнула. Звук этот резанул по нервам, отозвавшись тянущей болью в животе. И это ещё она не железная! Да надо обладать выдержкой бога, чтобы не прибить на месте или не трахнуть прям тут, чтобы если и всхлипывала, закусывая свои мягкие губы, так под ним, от желания и удовольствия. Как раз бы и за спасибо сошло.
"Убежала бы она", — Лестер открыл глаза. Холодные, острозаточенные зрачки. Не ты первая девочка, не ты последняя. Бежать прочь от этого опустившегося человека. Где-то он уже слышал ту песню. Так себе мотивчик, пренеприятный. Лестер тут же ощерился, будто оберегая себя от нового потока колкой, бьющей так метко отповеди.
— С удовольствием бы выпорол, — сквозь зубы вворачивает он, представляя, как красный след от его ладони расползается по нежной белизне ее напряжённой после порки ягодице. Станет ли она всхлипывать так же? Кусать губы? Или браниться?
И на колени бы тоже с удовольствием поставил, даже без гороха. Пусть бы применила свой рот с большей пользой и приятностью, чем заваливая его обвинениями.
"О чем, ты блядь, думаешь, Лестер", — едва не застонав от мыслей, что губы ее, влажные от слез сомкнутся на его напряжённом члене, Алек облизнулся, продолжая слушать, едва слыша, что там она ещё имела ему сказать. Слова бились в затуманенный мозг и не доходили до центра обработки информации, увзянув, как мухи в паутине, в липком желании получить ее. Что ему мешает просто взять ее здесь? Кроме миллиона разумных доводов и не схороненной ещё человечности, конечно. Он, может, мудак, херовый муж и никчёмный вояка, но точно не насильник. И даже не убийца.
Ему-то казалось, что шутки его очевидно, что шутки. Вроде бы они ещё в начале выяснили, что Пенни не боится и даже не считает его достойным звания маньяка. Видно, документы имеют удивительную власть убеждения.
— Все сказала? — холодно уточнил Алек, когда девчонка убрала, жгущую грудину ладонь. То место, где палец дырявил грудную мышцу, резко заиндевело, под напором ветра. — Нет там сердца, Пенни, даже не рассчитывай отыскать. — Было когда-то, но выкорчевали, как отживший свое старый дуб. Высохший и опасный для прохожих.
Так что все верно. Не нужно узнавать, не нужно оставаться, не нужно проявлять интерес. Все так. Знакомые слова, знакомый сценарий. Эту пьесу он уже видел в трёх актах. Насмотрелся. — Притащил, чтоб не околела к чертям в лесу, не переломала ноги и шею и не пошла на корм волкам или червям. И теперь вынужден вместо простого спасибо чинить ванну, разбирать бумаги и выслушивать нелепые обвинения с цветастой истерикой в придачу. Хороша благодарность, ничего не скажешь.