Откровение

Пот заливал глаза, шипел, попадая на железо. Томас смутно подивился, как быстро разогрелся, прямо от ледяной глыбы в пар, ещё чуть — и сплавится в литую железную болванку. А калика все идет, дикарь в звериной шкуре, никто не может заставить его скинуть эту волчовку. И волосы отросли, красной волной закрывают плечи…

— Передых, — донесся голос издали. Томасу показалось, что голос донесся из-за тридевяти земель, но оказалось, что калика остановился в трёх шагах впереди. Зелёные глаза смотрели сочувствующе.

— Я… могу… идти, — прохрипел Томас.

— Да-да, — согласился калика вяло. — Это мне отдых требуется. Что-то уставать начинаю.

Томас с ненавистью смотрел в безмятежное лицо, что даже не порозовело. Дышит проклятый язычник так же ровно, но посмотрел на него, рыцаря-крестоносца, и тут же сел под каменной стеной, подпер плечами, чтоб не упала. Томас, сдерживая стон, осторожно опустился на другом конце площадки, стараясь сделать это легко как бабочка, но загремело железом, будто с вершины горы сбросили баллисту.

Дрожащими руками снял шлем. В глазах плыло и расплывалось, солёный пот стекал широкой полосой, щекотал шею, промочил вязаную рубашку под доспехами, а когда Томас украдкой посмотрел вниз, на камне из-под него вытекала тёплая лужа. С яростью поглядел на Олега, поклялся свирепо, что если этот гнусный колдун сострит по этому поводу, то вот-те крест, он тут же поднимется и отправится в преисподнюю сам, без всяких попутчиков.

Шлем был в грязи, а когда кое-как стер, из блестящей поверхности на него взглянуло настолько измученное лицо, что хоть сейчас в святые, что занимаются умерщвлением плоти.

Как сквозь густой туман услышал язвительный голос калики:

— Хорош, красив… Да, красота — страшная сила…

— С чего бы? — огрызнулся Томас. — Да мы, рыцари, как звери бьемся за торжество красоты! Сколько уже городов сожгли…

— В чем согласен с вашим христианством, — продолжал калика неспешно, рассудительно, — что вера Христа всякую красоту телесную в грязь топчет. Еще и плюет сверху. Уроды и неумытые для вашей религии самые лучшие люди.

Томас с подозрением поднял налитые кровью глаза на калику:

— Ты чего?

— Да вспомнил одну, — вздохнул Олег. Он полузакрыл глаза. — Как она заиграла, когда ей дали флейту! Понимаешь, с первого же раза заиграла!.. Другому хоть кол на голове теши, а эта сразу… А если бы малость поучилась, то вовсе бы лучшего музыканта на белом свете не было бы. И мир стал бы другим, ибо искусство улучшает мир, облагораживает.

Томас спросил ещё настороженнее, чувствовал подвох:

— И что случилось? Почему мы все ещё в дерьме по уши?

Калика разочарованно махнул рукой:

— Увидела, как безобразно раздуваются её щеки. Мол, из-за спины видно! Разозлилась, выбросила флейту вовсе… Ее потом подобрал Марсий. Играл намного хуже, но все равно на это время прекращались войны, ворье забывало красть, а мужья меньше лупили жён. А если бы играла она?

Он печально качал головой. Томас спросил осторожно:

— Она очень красивая?

— Краше не было, — ответил калика убеждённо. — Ни на земле, ни на небесах. Да и сама знала, к несчастью. Из-за этого даже рожать не решилась. Да что там рожать, вовсе осталась яловой.

Он сказал с такой горечью, что у Томаса сердце защемило от сочувствия к другу. Как переживает за человечество!

— Ничего, — попытался как-то утешить, — Пречистая Дева тоже… яловая, как ты говоришь.

— Яловая, а какого сына родила, — огрызнулся калика. — Мир перевернул! А эта все безукоризненность берегла. И добереглась. Хоть краше не было, но говорили о других, восхищались другими. Сам знаешь, яблочным цветом любуемся по весне, но ждем яблок… Она сильнее самого Ареса, но славили других… Так и прожила пустоцветом. То бишь, девственницей.

— Гм… ага… — пробормотал Томас. Он смутно догадывался, о ком это калика. Волосы на затылке начали приподниматься. — Так детей… гм… и не было?

— Ни одного, — ответил калика с горечью, — а как я только не улещивал! Эх… сколько будешь сидеть? Скалу просидишь.

Не дожидаясь, когда Томас возденет себя, прямо из лежачего положения оказался на ногах, изогнувшись в спине как гадкая кошка, что помощница чёрта, подхватил посох и побрёл себе, страждущий за человечество. Томас поспешно поднялся, сперва на четвереньки, чуть было не пошёл в этой позе — совсем не позор для рыцаря ходить как лев, — но руки больно коротки, а зад высоковат, тоже подхватил меч, щит не снимал, и снова скала поплыла справа, а каменная тропка пошла круто вздыматься выше и выше.

Калика поджидал его в узком месте, помог перебраться через завал, а Томас сказал, не сдержавшись:

— Не печалься. Мы все упускаем какие-то возможности. У нас это зовется остроумием на лестнице.

— А у нас, после драки кулаками… Да ладно, чего других винить? Сам сплоховал. Сдуру подарил ей свой браслет с левой руки! Мол, на её тонкий стан. Она одела вместо пояса, гордилась. А потом сообразила, что ежели забрюхатеть — какой там браслет, разве что обруч для бочки подойдет…