Откровение

Спина под ним дернулась, Змей чуть свернул, голова его ушла вниз. Томаса наклонило, он ухватился обеими руками за гребень. Змей несся прямо на быстро вырастающие барханы. Томас задержал дыхание, эти моменты не любил, вдруг да глупый Зверь не успеет свернуть, или же калика чересчур глубоко войдет в нечестивые раздумья, забудет где он и что с ним, и крылатый дурак со всей дури воткнется в песчаную гору… А на такой скорости только кончик хвоста останется торчать как у тушканчика.

Над самыми барханами Змей выровнялся, понёсся так стремительно, что у Томаса замелькало в глазах, хотя знал, что Змей летит даже медленнее, только слишком близко к земле. На зубах захрустело, в лицо ударило горячими песчинками. Он зажмурился, стиснул губы, сжался. Снизу чувствительно ударило, спина Змея дважды подпрыгнула, костяные плиты скрипели и жутко терлись, затем Томас ощутил, как Змей побежал, вздымая тучи песка.

По железу доспехов злобно шелестели горячие песчинки, словно по нему ползали тысячи крупных раков, снизу толчки становились слабее. Наконец Томас ощутил, как костяные плиты под ним перестали хрустеть и ерзать, грозя прищемить… доспехи.

Он открыл слезящиеся глаза. Змей распластался между двумя песчаными горами, крылья разбросал, шею вытянул так далеко, что она стала тонкой, как у гуся, точнее — с бревно тарана, костяные щитки разошлись, открывая нежную розовую кожу. Морда лежала на песке, пасть раскрыл, а длинный красный язык выпрыгивал тугой трубочкой.

Калика соскочил, зарывшись в желтый, как золото, песок по колени, огляделся с великим удивлением:

— Ты гляди, как всё изменилось!

Был он отвратительно бодрым, полным сил, солнце блестело на голых плечах, рыжие волосы стали еще ярче. Томас начал медленно сползать по раздувающемуся боку, цепляясь за щитки как за выступы в скале. Доспехи тянули словно наковальни, подвешенные к ногам пленного сарацина.

— Да? — прохрипел он саркастически. — Неужто эти барханы сдвинулись на целый шаг?

Калика оглянулся, и Томас, не желая выглядеть старушкой, сползающей с постели, прыгнул, когда оставалось три-четыре фута. Ноги погрузились не до колен, а ушли как в трясину. Он отчаянно забарахтался, раскинул руки, так и застыл, погрузившись до середины груди.

— Если бы только сдвинулись, — ответил калика тихо, словно самому себе. — А то бегут как ящерицы за тараканами…

— Уф… — прохрипел Томас, струйки горячего песка отыскали щели в доспехах, начали просачиваться вовнутрь, — уф…

— Вот тебе и «уф», — продолжал калика, взор его стал печален и светел, как всегда, когда задумывался о высоком, — разве все мужчины ушли в крестовый поход?.. Сколько громких рыцарей предпочли, так сказать, жить да поживать в тепле и уюте своих захолустных поместий! Но ведь нашлись же сумасшедшие вроде тебя, что пошли глотать сарацинскую пыль? Вас жгло нещадное солнце, ваши кости оставались непогребёнными в песках, вы срывались с высоких башен, и алой кровью своею… ишь, уже и я заговорил как менестрель!.. Вас, молодых и горячих, вели чистые и честные сердца, но за всеми походами — а они еще будут! — стоит могучий и очень старый мозг. Я хочу сказать, что некоторые люди не уходят, а дожидаются развязки… Правда, дожидаются — не то слово. Иные просто убивают время. Это я о команде некоего призрачного корабля, что вечно плавает по морям, пугая придурков, есть такие, что из века в век разносят чуму, вроде Агасфера, кто-то вроде Еноха наблюдает из норки и ябедничает… Правда, его вроде бы недавно взяли на небеса. Живым. Словом, каждый при деле.

Томас в бессилии стискивал зубы, калика даже не подумал подать ему руку, рассуждает, мыслит вслух, воспаряет в эмпиреи, что ему песок по колено, если голова в облаках?

— А чем… занят… ты? — пропыхтел он, растопыренные ладони уперлись в песок как широкие весла о воду, натужился, начал выдвигаться, но руки еще быстрее погружались в горячее месиво.

Олег светло улыбнулся:

— Есть у меня мечта…

Томас, уже из гордости не желая просить помощи, барахтался, пыхтел, выползал, горячий песок набился во все щели, потное тело страшно зудело и чесалось, будто туда проникло сто тысяч злых муравьев.

— Какая? — выдавил он через силу. Задержал дыхание, спросил на выдохе — Восстановить поганые веры? Людей в жертву идолам?

Калика с легкостью прошелся вдоль бархана, доспехи не вгоняют в песок как гвоздь в растопленное масло:

— Да ладно тебе, Томас. По всей Европе костры до неба, все людей истребляете. Только называете их ведьмами, вурдалаками, вампирами, колдунами, а когда не остается — то своих же, кто не так помыслил или чуть слова в молитве переставил. Диссидентов, еретиков… Вылезай, неча в песке сидеть. Конечно, там прохладнее, к воде ближе, но идти надо.