Откровение Егора Анохина

Командующий войсками в этот же день издал приказ о полном и окончательном разгроме банды Антонова, распустил по домам мобилизованных совработников, а красноармейцев призвал напрячь все силы к единому побуждению крестьян к выполнению хлебной разверстки. Но уже на другой день пришло известие, что Антонов с крупным отрядом захватил большое село Знаменка в тридцати километрах от Тамбова. Значит, за ночь он прошел семьдесят километров. Вслед ему была брошена вся конница: дивизион Переведенцева в Знаменку, а дивизион Угарова, усиленный эскадроном Анохина, в сторону Хитрово, чтобы отрезать Антонова от Кирсановских лесов. В этом дивизионе комиссаром оказался Максим, бывший заместитель Маркелина. Он увидел Анохина, обрадовался, обнял, поцеловал в щеку, словно были они давние друзья. Егор смутился. У него эта встреча радости не вызвала. Душевное состояние было такое, что лучше бы знакомые не встречались. А Максим был весел, возбужден, говорлив. Рассказывал, какой озорной командир Угаров, к черту на рога вспрыгнет и «барыню» сбацает. Похохатывая, сплевывая, цыкая слюной сквозь зубы, вертясь в седле, говорил, какую сдобную девку он прижал в катухе в Афанасьевке, как она дрожала от страсти, когда он ее на солому уложил, и как отец ее, здоровяк-бородач, после всего хорошего кланялся, благодарил, провожал его до калитки. Благодетелем называл. Ехали они рядом в середине отряда между дивизионом Угарова и эскадроном Анохина. Спокойный топот сотен копыт коней сливался с шумом, шелестом, звоном сухих листьев молодого оголившегося наполовину, посветлевшего леса, с говором всадников, с пофыркиванием коней. Из лесу несло теплым влажным запахом опавших листьев, привычно пахло едким конским потом и кислым запахом размякшей от пота кожи. Осенняя дорога, подсохшая после недавнего недолгого дождя, шла вдоль извилистой опушки леса. Справа – лес, слева бугристое, овражистое поле с густыми всходами зеленей. Ярко-зеленое, бархатное.

– Дрожит вся, ахает, – смаковал Максим, цыкая слюной сквозь свои редкие зубы на землю. – Я поначалу думал, б… темная, а она – целка…

– От страха дрожала, – буркнул, перебил Егор, с тоской вспоминая утробный хрип Настеньки, доносившийся из горницы.

– Ну-у, брось!

– Шмякнула бы разок по шее, ты б отстал?

– Не-е… Разгорелся, терпежу нет. Ты б глянул на нее… Устоять нельзя!

– А если б отец ее, здоровяк, заступился? Как щенка б выкинул тебя из катуха?

– Я б выкинул! – перебил, усмехаясь, Максим. – К стенке, как контру…

– Вот те и страсть! – едко и зло фыркнул Егор. – Страх. Жить охота… Запугали мужиков… На моего б отца, он те сразу хребет переломил!

– Чего ты злишься?..Ой, беду какую сделал… Встала она, отряхнулась и пошла…

Максим не замечал, что Егор сжимает зубы так, что желваки вздуваются на скулах, старается не глядеть на него, чтоб не вспылить, не взвиться.

– Я ж не только для себя, я и для нее старался, – продолжал Максим. – В Тамбове девки ох как липли… Они, должно, во мне за версту козла чуют. Дух особый, – хохотнул он.

– Смотрите, братцы! – услышали позади вскрик, оглянулись и напряглись.

Сзади на пригорок выскочили две пароконные тачанки, наверное, из оврага, и понеслись друг за другом наперерез к дороге, по которой только что прошли красноармейцы. Не доскакав до дороги, прямо на зеленях развернулись разом, остановились, ощерились пулеметами. И тотчас же впереди из лесу навстречу дивизиону выкатили неторопливо еще две тачанки и тоже развернулись. А из оврага сбоку показалась широкая густая цепь пехоты. Человек триста, прикинул Егор. Дивизион и эскадрон молча сгрудились, скучились плотно у леса. Пехота появилась и сразу залегла в зеленя. Чернели, возвышались на пригорке только бугорки голов. Максим рванулся рысью к Угарову. Анохин неторопливо затрюхал следом, испытывая непонятное злорадное чувство: мол, допрыгались, сейчас всыпят! Ни волнения, ни напряжения, как всегда, перед боем он не чувствовал. Наоборот, какая-то вялость, сонливость напала. Угаров, усатый парень лет двадцати, с загорелым дочерна лицом с густыми прямыми бровями, вытянувшимися под козырьком фуражки в сплошную ленту: когда он хмурился, они соединялись, сливались в ровную линию, – сидел на коне в окружении своих эскадронных, смотрел, как впереди, там, где лес клином врезался в поле, появлялась, копилась конница с красным флагом, который трепало ветром над головами. Конный отряд небольшой, сабель двести, а у Угарова с Анохиным около пятисот. Смять можно, если, конечно, в лесу не прячется столько же.

– Сам Антонов, – кивнул головой в сторону конницы Угаров, разъединил брови и вытянул из ножен шашку. – Нам повезло. Будем атаковать! – Он поднялся в стременах, вытянулся и запел тонко, высоко, по-мальчишески: – Дивизио-о-он, к бо-о-ою! – Конь, горячась, заплясал под ним, вскидывая голову. – За мной!