Откровение Егора Анохина

Шел Анохин, хлестал прутиком по пыльному сапогу. Кузнечики разлетались из-под ног, шелестели крыльями. Ноги жгло. Расстегнул гимнастерку, распоясался. Потом выбросил прут, разулся и пошел босиком по пыльной дороге. Мягкая горячая пыль выскакивала фонтанчиками в щели между пальцами ног, щекотала их. Приятно шагать, думать, что скоро будешь в Масловке, дома. Мать и не чает увидеть его, а он к самой уборке явится, поможет. И одновременно мысли о Настеньке, о встрече с ней были тревожны, беспокоили его, тягостно мучили, томили. В забинтованной голове зашумело на полпути, ноги гореть начали. За Чугреевкой Егор свернул с большака на полевую дорогу, направился к оврагу, чтоб по нему напрямик выйти к деревне. Он знал, что в овраге родничок есть, надеялся, что он не высох за жаркое лето. Охолонуть хотелось, напиться холодной чистой водицы. Трава по краям оврага мелкая, редкая, колкая. Сухие колючки все чаще попадаться стали, и Егор спустился на дно оврага, где видны были овечьи тропки, и по ним зашлепал дальше. Издали еще понял по зеленой траве, по кочкам, что родничок жив. Присел возле него, с наслаждением вытянулся, склонился к небольшой ямке, вырытой и аккуратно выложенной камнями, чтоб образовалось крошечное озерцо, откуда можно черпать воду кружкой, и стал целовать вытянутыми губами холодную прозрачную воду, жадно пить, глядя, как на дне, в трех местах беспрерывно пляшут, бьются крошечные песчинки. Напился, черпая ладонями воду, смочил горящие ноги, поплескал на шею, грудь, сделал еще несколько глотков и пошел дальше. Снова стало казаться, что все будет хорошо: встретит Настю, застрелит Мишку! Егор повеселел, начал насвистывать. В том месте, где с высокого края оврага виден клин их поля, поднялся наверх, глянул вдаль из-под щитка ладони и увидел на поле два ряда снопов, уложенных в крестцы. Но людей не заметил, только телега возвышается возле одного крестца, да Чернавка рядом. Выехали уже, подумалось с беспокойством, кто же косит? Неужто один Ванятка? И на других полях возвышаются крестцы: на одних больше, на других меньше. Но людей тоже не видать. Отдыхают. Самая жара. Тихо. Только неумолчный треск кузнечиков стоит в воздухе. Егор заторопился, стал чаще смахивать пот с бровей, чаще вытирать щеки. На своем поле обратил внимание, что крестцы невысокие, стоят редко. Сорвал колос: легкий, не в пример прошлогоднему.

Шел к телеге, прячась за крестцы, крался, чтоб не увидели его раньше времени, и ступать старался, чтоб не громко хрупали под ногами скошенные стебли. Чернавка заметила его раньше всех, подняла голову, смотрела, помахивала хвостом. Анохин вышел из-за крестца, увидел под телегой в тени Любашу, прислонившуюся спиной к колесу. Она склонила голову к ребенку, кормила его грудью. Под телегой на раскиданном по земле тряпье лежали мать, Ванятка и неожиданно для Егора — Николай.

— Бог в помощь! — громко крикнул Егор.

Николай подскочил, стукнулся затылком о телегу, сморщился, но, увидев Егора, выбрался из-под телеги улыбаясь. Его опередил Ванятка. Он проворно выскочил, заорал:

— Егорша! — обнял брата.

— Ой-ой-ой, сыночек! — на четвереньках ползла из-под телеги мать.

Наобнимались радостные, только Гнатик кряхтел недовольно, что мать отвлеклась, не накормив его досыта. Егор приложился к горшку. Пил, глотал кисленький, приятный, пахнущий мятой квас. Одна мать могла такой вкусный варить. Выдохнул:

— Ух, ты! Сытный какой, и есть не надо! — Поставил горшок в тень, к колесу, накрыл тряпкой.

Мать суетливо развязала узелок с остатками от их обеда. Егор спросил у Николая:

— Давно дома?

— Третий день.

— Чиркуна встречал?

— Не видел… если б встретил…

— Оставь его мне…

— Пудяков заходил… Я сказал, что в Шапкино у однополчанина скрывался…

— А он?

— Знаем, говорить, твоих однополчан…

— Ты совсем? — сел Егор под телегу к еде. — Иль на время?

— Совсем! Хватит, побегал и ладно, — быстро ответила Любаша.

— Пока не трогают, зачем скрываться? — сказал Николай.

— Не вмешивайся ни во что, и не тронуть, — буркнула мать. Она, довольная, радостная, слушала сыновей.

— А Антонов отпустил или сбег?

— Как сказать. Потрепали нас под Курдюками. Кто куда разбеглись. А я домой…

— Под Курдюками? — быстро спросил Егор. — В Каширке?

— Там… А чо?.. Это ты не там ли получил? — указал Николай на забинтованную голову.

— За пулеметом-то не ты ли сидел? — усмехнулся Егор.

— Я! — ахнул Николай.

— Что ж ты брата родного не узнал?

—Ох, братуха-братуха! — обнял Егора Николай.

— Эт чаво жа? — глядела на них мать. — Эт вы друг в дружку стреляли. Ах, убивцы!

— Да мы шуткуем, мам, — засмеялся Егор, с холодком в груди представляя, что было бы, если бы он доскакал до пулеметчика и узнал родного брата.