Откровение огня

Я вышел вслед за Совой и стал ждать ее на лестничной площадке. Скоро она появилась на лестнице вместе с Парамахиным. Они спускались рядом, в ногу, но в искусстве невозмутимости она явно от него отставала.

— Вы хотели бы поговорить о сборнике О517 с его бывшей владелицей? Я понимаю ваше желание, оно закономерно, но, к сожалению, невыполнимо. Я уже сам обращался к этой женщине и ничего не добился. Ей сейчас за восемьдесят, она очень больна и ничего не помнит. Я пообещал ей больше ее не беспокоить. Как вы понимаете, я не могу вам дать о ней никаких сведений из этических соображений. Надеюсь, что в следующий раз окажусь вам полезнее.

Он легонько хлопнул меня по плечу, словно мы уже стали товарищами, и пошел обратно к лестнице.

Сова шагнула к двери зала и оступилась: у нее подвернулся каблук. Я придержал перед нею дверь, давая ей пройти, и заметил, что она по-прежнему нервничала. Зачем она вообще осталась при нашем с Парамахиным разговоре?

Странности — крупные и мелкие — продолжались. Проверку заведующий рукописного отдела от Совы скрыл, значит, его доверенным лицом она не была. Почему он ее не отослал на рабочее место, перед тем как начал со мной объясняться? Мне пришла в голову банальная сентенция: «слабое место мужчины — женщина», — и я увидел другую женщину в другом месте. Она лежала на высоком, просторном крыльце трапезной Захарьиной пустыни, кривясь от боли. Рядом с ней сидел казак, покуривая трубку. С этой картинкой мое воображение мгновенно соединило ряд деталей из легенды о Захарьиной пустыни и материалов следственного дела о ее гибели. События в монастыре у Красного села увиделись мне в совершенно новом свете. «Так вот как это могло быть!» — сказал я себе.

МИХАИЛ

Василиса, голубка ручная, то закрывала глаза, то открывала — очень томилась. Если открывала глаза, то на Филимона и овевала его взглядом. Она всегда была при нем, беленькая, лицом чистая, дочь кузнеца, безоглядно отдавшая себя казаку-бандиту. Хотел бы Филимон, мог бы ее рабой при себе держать, но он не хотел, сам ей служил. Лютый волк для всех, атаман был со своей подругой голубем. Совсем мягкий с Василисой стал, когда она забеременела. Дитя ждали в конце июля. Было решено: этот промысел для атаманши последний. Кто знал, что ее так прихватит на въезде в Захарьину пустынь? Встала с телеги — и рухнула на землю. Сюда, на крыльцо, ее уже несли. В трапезной Василиса лежать не захотела: на крыльце больше воздуха. Отослав ребят на дело. Филимон остался при ней.

Гаврилка появился с новостью:

— У чернецов в погребах винища — залиться. Ребята теперь дорвутся. Ты бы остановил.

— А сам-то что?

— Говорил. Им хоть бы хны.

— Поди скажи опять, от меня. Что еще нашли?

— Да ничего путного. Добро, видать, припрятано. Иль все с собой забрали.

— Как они вообще про нас пронюхали?! — прошипел атаман и распорядился: — Возьми Миньку, возьми Припадка, и втроем походите по задворкам с фонарем, к землице хорошенько приглядитесь. Коль что увидите, сразу ко мне. Без меня не копать!

Гаврилка понимающе кивнул. Он считал себя вторым после Филимона и держался рядом с ним, а не с товарищами.

— Ты иди, иди, — поторопил его атаман.

Гаврилка насторожился, уставившись в сторону приближавшихся к ним голосов.

— Припадок сам сюда валит, — предупредил он Филимона и опять замешкался. — А кто с ним — не пойму. Иль чернецы?!

В следующую минуту перед Филимоном предстали двое в рясах: старичок и длинный изможденный парень. Припадок подтолкнул их поближе к атаману и сказал:

— Вот тебе, хозяин, два братца. На самых задах затаились. Говорят, что о добре ничего не знают.

— Как не знают? Знают! Забыли только! — ласково проговорил Гаврилка. — Мы поможем, и вспомнят.

— Заткнись! — остановил его Филимон и спросил отца Михаила — это был он с Леонидом: — Это на какую радость вас здесь оставили? Или сами остались?

— Сами остались, душа моя, сами, — отвечал тот.

— Душа моя! — передразнил Филимон и, кивнув на иеромонаха, обвел ребят озлившимися глазами. — Видали, сладенького? Ты, старый, или в святые мученики метишь?

— Да как получится, милый.

— Что мне в тебе не нравится, это то, что ты малого заморочил. Он бы без тебя не остался. Глянь, как дрожит, сопляк. Умишко его в царствие небесное тянет, а плоть упирается. Молодая еще, животрепещущая.

Филимон сошел с крыльца и приблизился к монахам. Встав перед Леонидом, атаман пыхнул трубкой и схватил его за правую руку. Знаменский закрыл глаза и сжался. Филимон притянул его руку к себе и высыпал на нее содержимое трубки. Молодой монах завопил и, ударив Филимона свободной рукой в грудь, вырвался. Гаврилка был наготове — подскочил и, заломив руки Леонида, не дал ему бежать.

— Брат Леонид, покажи им, где зарыто, — раздался голос отца Михаила.

Все посмотрели на старика, потом на молодого монаха.

— Да ты что, отец… — выдохнул смятенный Леонид. На него надвинулись Филимон и Припадок.

— Что зарыто? — рявкнул атаман.

Брат Леонид замотал головой. Гаврилка заломил его руки выше, и молодой монах вновь завопил:

— Ничего я не видел! Когда я пришел, они уже кончили!