Откровение Валерия Сидоркина

Шлегель протискивается в подсобку, бочком-бочком обходит лейтенанта, прямо не смотрит, косит глазом, словно породистый конь, только всхрапнуть остаётся для полноты образа и копытом ударить.

— Дружище, — просит лейтенант, — принеси-ка ты нам пива, прохладного, но не холодного, в больших таких кружках, самых больших, какие у тебя найдутся и чтобы были они запотевшие, со слезой, и не местного, стефанийского и, упаси тебя боже, не санкаранского. А принеси ты нам, Папаша, настоящего земного, тёмного ирландского, — лейтенант заговорщицки подмигивает Кайсару. — Говорят тёмное пиво у тебя отменное.

— Что вы, почтенный господин, — смущённо отвечает Шлегель. — Разве можно у нас найти земное-то пиво? Разорительно и не по чину нам такая торговля. Одна пошлина чего стоит!

Лейтенант иронично вздёргивает левую бровь.

— А не обманываешь ли ты нас, братец? — спрашивает лейтенант задушевно, — не дуришь ли ты нас, не вводишь ли нас в заблуждение? Намедни завтракал в твоей харчевне мой осведомитель, так он весьма нахваливал именно этот сорт пива.

— Кроме того, — лейтенант выразительно смотрит на Папашу, — он дружен с оперативниками из окружного Акцизного управления и иногда, редко, но, поверь мне, дружище, метко, делится с ними своими скромными догадками и предположениями. Вельми скуден умом и тщедушен телом, но зело любопытен и наблюдателен, стервец. Проныра и изрядный шельма, этот мой информатор.

— Гнида он, — бурчит под нос Шлегель, — башку открутить. Секундное дело.

— Папаша, — говорит лейтенант, — хватит болтать. Неси пиво. А мы с тобой, Кайсар, продолжим наш милый тет-а-тет.

— Не о чём нам с тобою разговаривать, — отвечаю я, — нет у нас общих тем для разговора.

— Почему же нет? Темы, они как грибы. Всегда что-нибудь да найдётся. Там походишь, тут поищешь… Нет? — изрекает лейтенант и тычет мне под нос коммуникатором. — К примеру, заварушка в северном «отстойнике». Горячий приключился казус и энигматический, само собой. Как, память пробуждается?

— Спит, — безапелляционно чеканю я.

— Жаль, — грустит лейтенант, — что придётся нам её немножко потревожить. Привести в чувство. Растормошить. Растолкать этими самыми… пинками. Размять, развернуть, прополоскать и вывесить сушиться.

— Не поможет, — в тон ему отвечаю я, — сон летаргический.

— Я все же попытаюсь, — лейтенант с надеждой смотрит на меня. — Вдруг мне повезёт?

В кладовку заныривает Папаша с невообразимо большими кружками пива и тарелкой, от души, до краёв, наполненной солёными земляными орешками «чиверс».

— Тёмное, ирландское, — пасмурно возвещает он, — и орешки. За счёт заведения. Ставит с грохотом посуду на кособокий столик и уползает обратно, к себе за стойку, зализывать душевные раны, выть тоскливо на луну и перетирать по новой и без того кристально чистые бокалы.

Лейтенант жадно припадает к кружке. Отпив чуть меньше четверти, отваливается и удовлетворенно икает. Бросает в рот орешки, сыто жмурится.

— Ну, Кайсар, готова твоя память сотрудничать с органами правопорядка в добровольном порядке?

— Не дождётесь, — говорю я, вслед за лейтенантом припадая губами к кружке, подобно рыцарю, благоговейно приникающего к негаданно обретённой чаше Грааля.

— Х-хорошо пошло, — комментирует лейтенант, жмурясь, словно разомлевший в тепле кот.

— Орешки? — двигает он ко мне тарелку.

— Всенепременно, — утвердительно киваю я.

— Так вот, — упрямо подводит меня лейтенант к интересующей его теме, — стряслось этой ночью в северном «отстойнике» небольшая поначалу перестрелка, плавно перетёкшая, — лейтенант чертит ладонью синусоиду, — в форменное побоище. В нормальное такое, в полном соответствии с полевым наставлением пехоты, боестолкновение, переходящее местами в затяжные бои с применением тяжёлого, очень тяжёлого вооружения. Мы, конечно, фиксировали спорадические факты завоза на территорию «отстойника» единичных экземпляров артиллерийских систем в разобранном виде и по частям, но чтобы в «отстойнике» отыскались самоходные бронированные машины, мы этого себе представить не могли. Наш косяк, не отрицаю. Итак, кто нападал, до сих пор точно установить не удаётся, но с чего там заваруха началась, мы выяснили.

— Н-да, — говорю я, — и с чего же она началась?

Лейтенант с минуту молчит, занятый смакованием пива.

— С того, что гость к «дяде» приходил. Не один, конечно, с верняком. С гостя всё и закрутилось. Спустился гость к «дяде», а минут через десять хату, где «дядя» квартировал, штурмовать начали. Правда, «дяди», к тому моменту в живых то совсем уже и не было. Грохнули его. Завалили, со всем ихнем почтением… Не знаешь случайно, кто «дядю» так обидел? Смертельно?

— Откуда мне знать, лейтенант?

— А верняк «дядю» и замочил. Порезвился верняк от души. От «дяди» один черенок обгорелый остался. Но вот кто грохнул самого верняка?

— Вопрос на миллион, — сказал я, берясь за кружку.

— Нет, мы спросим по-другому, — уточнил лейтенант, — кто был тот гость, что пристрелил своего проводника? Случайно оказавшийся в центре чужой разборки? Либо сообщник и/или одновременно организатор убийства?