Откровения Екатерины Медичи

И тогда монсеньор под десятками испытующих взглядов выступил вперед и слегка коснулся губами щеки Колиньи. За ним последовала вдовая герцогиня. Я почти ожидала, что она сейчас отбросит вуаль и вонзит в грудь Колиньи кинжал, однако она лишь покорно наклонилась к нему и, приняв его поцелуй, отступила прочь.

Молодой Гиз не тронулся с места. Колиньи шевельнулся было, собираясь шагнуть ему навстречу, и тут Гиз прошипел:

— Убийца! Я еще заставлю тебя заплатить за смерть моего отца!

Он стремительно развернулся к Карлу:

— Боюсь, ваше величество, я вынужден откланяться.

Лицо Карла вспыхнуло. Гиз отвесил короткий поклон и широкими шагами вышел из зала. Я вскочила с места.

— Не надо, — прошептала я Карлу, — пусть уходит. Ты уже настоял на своем. А теперь скажи то, что я для тебя написала.

Карл оцепенел.

— Не указывай мне, что делать! — едва слышно пробормотал он, а затем уже громко проговорил: — Пусть при этом дворе более не будет разговоров о еретиках! Все мы прежде всего французы!

И добавил, обращаясь к Колиньи, — в тот самый миг, когда я уже решила, что он меня ослушается:

— Господин мой, мы прощаем все, в чем ты провинился перед нами, и верим, что впредь будешь служить нам верно. А потому мы даем тебе место в нашем Совете, где ты станешь советником нашим в делах государства.

— Ваше величество, вы оказываете мне честь, которой я недостоин. — Колиньи поклонился.

Карл улыбнулся и решительным шагом двинулся в пиршественный зал. За ним последовали придворные.

— Я прибыл сюда, чтобы увидеть, как будет восстановлено мое доброе имя. — Колиньи взглянул на меня. — Такого я не ожидал.

Только что я стала свидетельницей, как мой сын совершил первый свой самостоятельный поступок. Пытаясь осознать все его последствия, я внезапно ощутила недоверие к этому человеку, который, казалось, сеял раздоры всюду, где ни появлялся.

— Я ведь сказала когда-то, что введу тебя в Совет, — наконец проговорила я.

— Да, сказала. — Он помолчал. — Я должен попросить у тебя прощения.

Я прямо взглянула ему в глаза — уже не те, что знала когда-то.

— Нет, не нужно извинений. Не стоит ворошить прошлое.

— Стоит, — возразил он. — Только глядя в лицо прошлому, можно обрести мир.

Я не знала, какой мир он имеет в виду, да и не желала знать. Я совершила ошибку. Сейчас мне хотелось только одного — чтобы он покинул двор и навсегда исчез из моей жизни. Память о том, как мы были близки, обо всем, что было между нами, навалилась сейчас невыносимой тяжестью.

— Скорбь о жене лишила меня силы духа, — продолжал он. — Я был потерян, испуган… и злоупотребил твоим доверием. Я не хотел причинить тебе боль. Если ты не хочешь, чтобы я здесь остался, — я не останусь.

— Так ты по-прежнему считаешь, что это было мое решение? — Я не могла поверить своим ушам. — Мое? После всего, что было, ты смеешь взваливать это бремя на меня? Кажется, ты забыл, с чего все началось и почему разрушилось! Не я взялась за оружие и развязала войну, не я решилась…

Я осеклась на полуслове. По глазам Колиньи, по тому, как окаменело его лицо, было видно: он знает, что я хотела сказать.

— Мне лучше уйти, — пробормотал он, но я остановила его, не дав завершить поклон:

— Нет.

Колиньи замер.

— Нет, — повторила я. — Мой сын попросил тебя служить нам. Так решил он сам, и я не стану оспаривать его решение. — Я вздернула подбородок. — Ты просил о прощении. Я тебя прощаю.

— Тогда, — отозвался он, — я сделаю все, что в моих силах, дабы оказаться достойным твоего прощения.

С этими словами Колиньи подал мне руку. Сдерживая слезы, отчетливо сознавая, что былая близость между нами сгинула навек, я оперлась на его руку и позволила сопроводить меня в пиршественный зал.

Есть немало способов обмануть собственное сердце.

Я дожила до сорока семи лет, познала разочарование и перенесла куда более сокрушительные утраты; я решительно не желала скорбеть о том, что и не могло сбыться. Я тешилась иллюзией, хранила ее в себе, как нечто ценное, но теперь аккуратно собрала ее черепки и выбросила прочь. Постепенно, покуда зима сменялась весной, я свыкалась с тем, что мы с Колиньи более ничего не значим друг для друга, кроме того, что я мать короля, а он королевский советник. Мы каждый день виделись в Совете и за ужином, однако избегали смотреть друг другу в глаза и ограничивали наши разговоры государственными делами. Я знала, что Колиньи часто покидает двор ради поездок в Шатильон к детям. Бираго, не спрашивая меня, подкупил одного из слуг Колиньи, чтобы держать нас в курсе его занятий, и хотя в глубине души я досадовала на убежденность Бираго в том, что за Колиньи нужно следить, мне становилось спокойней оттого, что он остается под нашим присмотром.

Колиньи был не единственным человеком, который сделался для меня лишь частью прошлого. Однажды, июльским днем, когда в окна моих покоев в Фонтенбло веял пахнущий цитрусами ветерок, я получила известие из Салона.

Нострадамус скончался.