Это превращается в проблему, потому что он вынужден скрывать свой фантазийный мир от окружающих, чтобы они не узнали о его патологии. Он пытается удерживаться в рамках компартмента реальности, и у него могут появляться различные навязчивые мысли и действия. Он изо всех сил старается не допустить слияния двух миров, или двух компартментов в своей голове.
Поскольку это очень тяжело – кто-то скажет, даже невозможно, – он начинает искать пути для минимизации полярности между двумя сферами. Его критерии различения добра и зла со временем меняются. То, что было неприемлемым в детстве, становится приемлемым в подростковом возрасте, а затем и желанным. Он пытается оправдывать свою фантазийную жизнь. Он может, к примеру, попытаться убедить себя, что нет ничего плохого в его мечтах, поскольку он не причиняет вреда другим людям.
По мере развития и усиления подобных представлений человек превращается в заряженного агрессора, ищущего стимула, чтобы выпустить пар, давление которого нарастает у него внутри. Далее появляется первая жертва; после того как преступник перешел эту, последнюю границу, защищавшую его нестабильную идентичность, его представления о том, кто он такой, навсегда меняются, причем в обоих компартментах. Очень скоро он выясняет, что неспособен сдерживать влечение, толкающее его на преступления. Теперь он сам – патология. Реальный компартмент переходит в подчинение патологическому. Некоторые говорят, что когда цикл убийства запускается, его невозможно остановить без какого-либо мощного воздействия. Элементом этого воздействия может оказаться, например, полицейский, проходящий мимо.
«Он прав, – заметил Рейдер. – Лучше и не скажешь. Он прекрасно все выразил. Кошки-мышки давали мне приливы адреналина, или «пики». Игра также давала полиции понять, что есть Минотавр, бродящий в тумане. Актер, играющий на сцене, я уверен, испытывает то же самое. Отчасти поэтому он и выходит на сцену – ему нравится, как публика реагирует на него. Я бы сказал, что по мере того, как устанавливал сигнализации в Уичито, встречался с разными людьми у них в офисах и дома, учился в университете и взрослел, я превращался из интроверта в экстраверта. По сути, годы учебы, 1965–1966-й, были началом, и находиться в центре внимания было очень приятно, как и чувствовать, что в тебе нуждаются и ты чего-то стоишь.
Мне кажется, что мои первые опыты «Диснейленда» [самосвязывания] переросли в ту самую неутолимую тягу, как у Карлайла. Преследование и присвоение названий моим проектам позволяло представлять себя шпионом. У них были кодовые имена, я использовал уловки и вымышленные истории, жил сразу несколькими жизнями и считал это нормальным. Выход творчеству я давал через рисунки со связыванием, которые хранил, пересматривал и коллекционировал. Позднее я использовал непристойные рекламки и фотографии 3х5 дюймов для подкрепления фантазий о девушках с этих рекламок. У себя в голове я был героем, и, как пишет Карлайл, фантазии постепенно сливались с реальностью. Я не согласен с ним в том, что невозможно быть одновременно добрым и злым и жить нормальной жизнью. Я придерживался середины, зная, что могу быстро переключиться на любую сторону.
Карлайл утверждает, что постепенно фантазийный мир растет и человек подпадает под власть неискоренимой привычки. Я всегда был мечтателем. Если какое-то занятие казалось мне скучным, особенно это касается школьных уроков вроде английского, я смотрел в окно и мечтал. Еще это происходило, когда я сидел в туалете. Даже сегодня, когда я убираю в Пещере, я погружаюсь в фантазии. Я словно начинаю играть роль. Например, прямо сейчас я «влюбляюсь» в однокурсницу из колледжа. [У меня в голове] она живет в Колорадо, и я везу ее домой на Рождество. Я знакомлюсь с ее семьей и провожу у них день или два, прежде чем вернуться домой и отпраздновать вместе с родителями и родственниками. Они живут в красивом доме в стиле ранчо. Ее отец занимает высокую должность в железнодорожной компании. У нее есть старший брат и младшая сестра. Я уже представил себе в подробностях ее дом и окрестности. После Рождества я еду назад, мы с ней ходим по магазинам, возможно, выбираем кольца (кольца дружбы или влюбленности), на это уходит еще один-два дня. Потом я возвращаюсь в колледж на зимний семестр. Этот сюжет я могу развивать бесконечно. Могу остановиться и начать новую фантазийную главу».
Этот комментарий навел меня на мысль, что Рейдер по природе является «патологическим фантазером». В этом случае он вписывается в первый элемент триады Карлайла. Фантазии являлись неотъемлемой частью его жизни с ранних лет.