Откровения немецкого истребителя танков. Танковый стрелок

Прямо от того места, где мы остановились на дороге, мы выстрелили в ИС-2 с дистанции 200 м. Pz-IV стал удивительно устойчивым основанием для своей пушки, дополнив ее выдающуюся точность. Шесть Pz-IV и бронетранспортеры оказались слишком мощным противником для кипящих местью ИС-2. Они были уничтожены — и машины, и экипаж.

Когда люди лейтенанта Якоба заметили три Т-34–85, горящих у моста, они добавили в каждый по 1–2 бронебойных снаряда, чтобы убедиться, что они не боеспособны. Чуть позже, после боя, мы, конечно, услышали, почему горели Т-34–85. К сожалению, не все из нас — людей лейтенанта Якоба — видели уничтожение моста и одновременное уничтожение трех Т-34–85.

Да, Советы могли отправить на озеро Толокай три ИС-2, чтобы отомстить за потери на сухой земле, на озере Толокай и на перекрестке. Тесно связанные, эти два места и образуют запись «Толокайзее» в моем боевом дневнике.

Боевые потери составили на полдень 15 июля два бронетранспортера и шесть членов их экипажа — остальные были в это время вне транспортеров. Мы почтили скорбью смерти шестерых панцергренадеров, которые, как и остальные, стали нам дороги. Эти парни были отличными солдатами, всегда готовыми постоять за своих братьев-танкистов.

Относительно наших павших товарищей, как сперва казалось, мы мало что могли сделать, кроме как забрать с собой половинки их жетонов, отломив от верхних половин, которые должны были оставаться на останках.

Однако за исключением солдат, которые дежурили на водительских сиденьях и в башнях, а также в аналогичных местах бронетранспортеров, у нас были люди, способные выкопать шесть неглубоких могил — по одной на каждое тело — и уложить туда тела. Так что трупы не были брошены разлагаться под открытым небом в чужой стране.

Думаю, что каждый, кто был тогда на том импровизированном кладбище, вспомнил слова Людвига Уланда, ставшие запоминающейся и должным образом печальной песней «Der Kamerad» («Товарищ»), в которой солдат вспоминает, как он со своим лучшим товарищем вместе шагал в бой, и мушкетная пуля, нацеленная на них, не делая различия между ними, убила его товарища. В кульминационной точке песни солдат, еще не выйдя из боя, выражает себя так:

Will mir die Hand noch reichen,
Derweil ich eben lad.
Kann dir die Hand nicht geben,
Bleib dui m ew'gen Leben
Mein gutter Kamerad.

Хотя здесь хромают размер и рифма, нижеследующий перевод передает смысл предыдущих строчек:

Ты просишь дать мне руку,
Пока я перезаряжаю.
Я не могу протянуть тебе свою руку;
Оставайся моим лучшим товарищем
В своей вечной жизни.

Как выживший солдат в «Der Kamerad», мы продолжали бой. Затем мы передвинулись от озера Толокай к Немунайтису и шоссе на юге.

Цембре-Бах, или Склад ГСМ

Часть Литвы, в которой мы действовали между и во время танковых боев, была покрыта множеством водоемов, не все из них естественные. Один довольно крупный сельский пруд, фактически затопленный овраг, упирался в довольно старую, обшитую досками деревянную дамбу четырехметровой высоты, примерно три танковых корпуса в длину — то есть 18 м от берега до берега. Выше и ниже по течению сам ручей был слишком глубоким, чтобы форсировать его вброд на танке.

Если бы меня спросили о самом опасном сооружении, по которому я ездил на танке, я бы, не колеблясь, описал переправу нашей малочисленной части по рахитичному деревянному мосту, идущему по верху допотопной и неустойчивой литовской дамбы, наверняка уже давно страдавшей недержанием. Нас беспокоила не малая ширина однорядного моста; нас беспокоила его дряхлость.

Нужно было, чтобы один член экипажа шел спиной вперед — само по себе опасное занятие на прогнившем, рассохшемся настиле, — руками сигнализируя водителю, который один сидел в танке, — куда рулить, чтобы гусеницы оставались на равном удалении от скошенных размочаленных кромок моста, лишенного перил.

Если бы дамба и мост рухнули и 25-тонный Pz-IV рухнул с высоты четырех метров, водителя — его собственный люк был открыт — скорее всего, снесло вниз по течению живым, а его малышка ненадолго ушла бы в воду, чтобы застрять в разбухшем ручье на дне оврага.

Мы не могли себе позволить потерять ни один из четырех танков. В конце концов, мы уговорили каждый из них — все пять — перейти на выгодную сторону ручья, который любой советский командир счел бы препятствием для «четверок».

Могу сказать, что, поскольку я присутствовал при той переправе, я постиг значение памятной строки из «Песни танкистов» («Panzerlied»): «Мы ищем пути, что никто другой не отыщет». Подумайте об этом, ручей, который мы смогли пересечь в тот день, был известен как Zembre-Bach (ручей Цембре), это название из моей солдатской книжки, и часть местности, в которой 17 июля 1944 года наши Pz-IV участвовали в танковом бою.