Гаубицы открыли огонь, пропалывая поле, с которого мы не успели уйти. Любое движение по неубранному хлебному полю хорошо заметно, даже если двигаться вплотную к земле. Мы ползли низко-низко, уж поверьте.
Пока мы ползли, я нашел пистолет лейтенанта Якоба, который, в отличие от его бинокля, принадлежал лично ему, а теперь выпал там, где он прополз. Якоб никогда не мучил солдат, и мне было приятно, что я могу вернуть ему его 7,65-мм предмет гордости.
Несмотря на то что гаубицы отправили в то поле много снарядов, мы все выбрались с него. Вы спросите, как мы могли выполнить вторую часть приказа командира роты — вернуться в свою часть? Да как мы вернулись к своей полевой почте 24251Е?
Долгие километры мы держались в стороне от шоссе, постепенно приближаясь к нему, как говорила карта лейтенанта Якоба, и искали в его бинокль перекресток, на котором стояла бы военная полиция и торчали указатели. Наконец, мы пришли к перекрестку, на котором нашли указатель в форме склоненного влево ромба примерно 20 см ширины и 10 см высоты — тактический символ, обозначающий танк. Вскоре мы нашли указатели, гласящие 8/25.
Воистину, после того как мы пережили все эти схватки, записанные в моей солдатской книжке, нам был нужен хороший эконом, чтобы восстановиться.
Поскольку термин
Английское выражение
Глава 9
На земле литовцев: танкисты в тылу
В Литве каждому танкисту 24251Е, лишившемуся танка и выжившему при этом, но не имевшему возможности вернуться в родные казармы, потому что остатки части продолжали боевые действия, неизбежно приходилось войти в отряд фуражиров унтер-офицера Штенгера, обычно не более отделения.
Как многие другие в 25-м полку, Штенгер был баварцем, и, как многие унтер-офицеры в том же полку, он был двенадцатирогим оленем — военнослужащим, подписавшим контракт на 12 лет службы в
Унтер-офицер Штенгер носил черные танкистские шмотки, но никто не видел его в танке. Человек совсем не худой, он в глубине души был поваром-гурманом, каких поискать.
Он строил своих фуражиров, человек 12–15, и говорил каждым двоим-троим, что они должны были принести из фуражирской поездки. Например, он мог сказать — не приказать: «Вы, трое, идите и принесите мне морковь».
Реквизиторство продовольствия под началом унтер-офицера Штенгера не означало, что мы теряли связь с полком. Мы получали свои скудные пайки и товары из войсковой лавки, а также форму или ее элементы — все как положено. Заготовки означали дополнение к диете; реквизиции приносили дополнительную еду.
Штенгер был известен своей любовью к эстетике. Однажды он отправил несколько солдат построить уборную рядом с крестьянским хлевом, стоящим на вершине холма. Зная, что Штенгер будет против нашего плана строительства, мы вырыли двухметровую траншею и намеренно установили перекладину так, что каждый, пользующийся уборной, утыкался взглядом в стену хлева.
Проверяя работу, Штенгер моментально заметил неправильный разворот всего сооружения. Он прочел нам долгую лекцию о том, какой прекрасный вид открывается с холма, после чего мы передвинули насест на другую сторону ямы — и все стало хорошо, очень хорошо.
Парень по имени Куниш и я, оба в то время подчиненные унтер-офицера Штенгера, были посланы найти
Давайте я расскажу вам о Кунише, а уж потом перейду к прискорбному эпизоду на литовской ферме, на которую мы прибыли.
Кроме прочих украшений, Куниш носил медаль за зимнюю кампанию 1941/42 года в России, которую звали «мороженое мясо». Лента у медали была красная — цвета