«Откровения о…». Книга 1. Порочная невинность

Домой нас отправили на такси. Мы сидели, вжимаясь в двери, и не отрываясь смотрели каждая в своё окно, хотя там, честно сказать, ни хрена не было видно.

Вышли на остановке, на той, где я должна была встретиться сегодня с Денисом, и молча разошлись. Вообще, нам сначала надо было идти в одну сторону, но я сразу перешла через дорогу и пошла по параллельному тротуару.

Денёчек, конечно, насыщенный выдался, такое точно не забудется. Но это всё херня, как сказал бы Денчик. На сердце было мерзко и грязно, а вот на душе спокойно. Оттого, что я чувствовала – несмотря на Ленкины горькие доводы, правда всё равно за мной. Человек – не равно деньги. И точка.

Глава 5

Мать сидела на табуретке, шагах в пяти от двери и теребила в руках хворостину. У меня внутри сразу всё оборвалось. Я запахнула куртку, пряча Ленкину водолазку.

– Явилась, проститутка!

– Мам, ты чего? Время-то полдесятого всего…

– Ну, расскажи, расскажи матери, как стала блядью!

– Мам…

Она убивала меня взглядом – ох, как хорошо у неё это получалось! – и на глазах багровела.

– Проститутка!

Хворостина, резко свистнув, хлестнула меня по плечу. Благо осень, куртки, и всё такое… Я, защищая лицо, машинально вскинула руки, вжалась спиной в дверь.

– Мам… Да что случилось-то?

– Шалава!

Хворостина скользнула по кисти, оставив быстро распухающий рубец, и тут же прилетела снова – на этот раз по ногам. Ощутимо, но можно стерпеть. Когда я была младше, она лупила меня проводом от утюга, вот это было реально больно…

– Позорище! Тварюга! Блядь малолетняя!

Хворостина засвистела без остановки, я осела на корточки, уткнулась лицом в колени и просто ждала…

Когда хворостина наконец сломалась, мать швырнула в меня табуретом и зарыдала. В принципе всё. На этот раз, не считая сильно ушибленного плеча, я легко отделалась.

Теперь погнобит день-другой, выест мозг тем, что я ей всю жизнь испортила, потом уйдёт в запой, а мне придётся ходить в сельхозпродукты – рано утром перед технарём, в обед и поздно вечером – мыть за неё полы, чтобы не выгнали, пока не придёт в себя. Сейчас же, по правилам невесть кем придуманной игры, я должна была кинуться утешать её, просить прощения непонятно за что и каяться во всех грехах…

Но я не играла в эти игры уже года три, с тех пор как поняла, что матери с каждым разом становится всё меньше моего испуга, боли и вины, и если не прекратить поддаваться – однажды она меня просто убьёт.

Оставив её рыдать, я подхватила сумку с учебниками и ушла на кухню. Там, как обычно в это время, заваривала манную кашку для братишки Наташка Барбашина. Раньше мы учились с ней в одной школе. Правда она, как нормальная, пошла в техникум после девятого, а я после одиннадцатого – как дура. И получилось, что теперь мы попали в одну группу.

Вообще, тот факт, что человек живёт в общаге, пусть даже самой убогой, не делает его по умолчанию асоциальным. Например, семье Барбашиных принадлежали две комнаты – чистенькие, светлые, уютные – и отдельный унитаз, отгороженный от остальных крепкими стенами из ДСП и дверью с висячим замком. Они приехали в наш ад всего года три назад и за это время успели до неузнаваемости преобразить конец коридора, в котором располагались их комнаты. Отремонтировали, покрасили-побелили, отгородились дверью, а возле неё выставили пальму в горшке. Тётя Маша, Наташкина мама, всегда пахла духами и была аккуратно подкрашена, несмотря на то, что на руках у неё был маленький ребёнок. Дядя Серёжа, отец, носил очки с прямоугольными линзами и новенький дипломат. Он был инженером, работал на заводе по вызову из другого города, и поговаривали, что в скором будущем Барбашины снова собираются переезжать. Соседи по общаге крутили пальцем у виска: «Ну не дураки? Приехали на несколько лет, а ремонт забабахали такой, словно навсегда здесь…» А я Наташке завидовала даже больше, чем Ленке. Да, денег у папы-инженера на отдельную квартиру не хватило, а после девяносто второго года дела вообще пошли туго – но они жили дружно, спокойно, основательно. И Наташка, в отличие от той же Ленки, родителей очень любила и уважала.

– Привет, – она улыбнулась мне и поспешила убрать пакет с манкой со стола. – Я тебе не помешаю?

Я хмуро кивнула, пряча стоящие в глазах слёзы, и села к ней спиной. Меня тошнило от голода, но ещё больше – от мыслей о еде. И всё же кашка пахла божественно – сладким уютом, заботой и детством. А ещё – летними каникулами, когда можно было вырваться на три месяца из этого ада и поселиться в бабушкином деревенском раю.

– Сегодня к тебе парень приходил, этот, из физкультурного. Лёша Савченко.

– И?

– Да ничего, просто ждал тебя весь день – часов с двенадцати, наверное, а ушёл только с полчаса назад.

– Ушёл и ушёл. Надо будет – ещё придёт.

Я машинально раскрыла историю и стала бегать глазами по строчкам параграфа, хотя в голове – пустота…

– Ну, он вообще-то завтра с утра на срочные сборы уезжает. Кто-то заболел, и его послали на замену – большая удача! Аж на две недели.

Я напряглась.

– А ты, смотрю, в курсе всех дел…