Читаем Откровения пилота люфтваффе. Немецкая эскадрилья на Западном фронте. 1939-1945 полностью

Рассредоточенные позиции четырех эскадрилий располагались в форме квадрата, поэтому траектории их взлетов пересекались. Это неизбежное пересечение представляло собой огромную опасность, поскольку, находясь в центре поля с задранным носом машины, невозможно было видеть противоположную сторону, а столкновение во время взлета обычно приводило к фатальному исходу. Поэтому мы ждали красную сигнальную ракету, которая дала бы нам четкий сигнал, что звено, находившееся напротив нас, вылетело.

Когда первые машины пронеслись у нас над головой и красная ракета взмыла в небо, мы рванули рычаги газа на себя и сорвались с места, двигаясь всего в нескольких метрах друг от друга. Самолет весом в восемьдесят центнеров тяжело оторвался от земли. Спидометр показывал сто восемьдесят километров.

Что-то скользнуло нам навстречу откуда-то слева. Я услышал в наушниках приглушенное сообщение, затем увидел яркую вспышку, но еще нельзя было оглядываться назад. Хотя, набирая высоту, я заметил, что одного из соседей в нашем строю уже не было. Огибая огромное поле аэродрома, я разглядел грибок дыма и пылающие обломки. Это означало, что столкновение все-таки произошло, но мне удалось при виде этой картины подавить в себе волнение. С каждой минутой я относился к происходившему все более равнодушно. Кто знает, не сбили бы этих двух пилотов через час во время воздушного боя? Но ракетницу нужно было дать в руки людям, которые более ответственно относились к своим обязанностям.

Внизу, чуть сзади, я увидел одинокий самолет, поднимавшийся к нам. Георг, подумал я… но, конечно, Kommandeur запретил ему вылетать.

Мы быстро поднялись на семь тысяч метров. Бельгия и Северная Франция уже остались позади. Строй из шестидесяти германских истребителей летел навстречу бою – необычное и прекрасное зрелище.

Наземная станция передавала новые инструкции. Очевидно, враг уже взял обратный курс и находился сейчас над Флашингом.

«Отбой! Возвращайтесь на аэродром!» – услышали мы в наушниках через несколько секунд, но тут же наземная станция передала: «Не поддаваться на провокации! Говорит штаб. Томми передают дезинформацию. Лететь на Флашинг».

Английский передатчик работал на нашей частоте. Радист отдавал вводящие в заблуждение приказы, отлично имитируя голос диспетчера на нашей наземной станции.

«Нет, это ваш штаб, пилоты! – снова крикнул тот же самый парень. – Приказ командиру. Лететь на Гарден-Фенс и направляться на Гавану!»

Эти ребята знали даже наш секретный код для приказов на приземление. И все-таки голос принадлежал не нашему диспетчеру. В целом британская разведка работала превосходно, зная наших пилотов по именам, их возраст, сколько у них было сбитых самолетов на счету, когда их повышали в званиях.

«Подняться на восемь тысяч метров! Бомбардировщики сейчас над центром Ла-Манша».

Сообщение было неверным. Неприятель засек наши радионавигационные точки и организовал искусственное эхо, сбросив полоски фольги.

– Вот они, прямо впереди! – отрывисто крикнул кто-то в наушники.

Да, именно там вражеские самолеты и летели. На высоте шесть тысяч метров над берегом. Вот они, короткие толстые объекты, висевшие в небе. Четырехмоторные бомбардировщики – «Боинги»! И огромное количество маленьких точек над ними. «Спитфайры» и «Тандерболты»[6] – всего около семисот.

Наш конструктор, один из многих, кто пытался экспериментально выработать способы борьбы с этими грозными четырехмоторными бомбардировщиками, увидел их первым. На этот раз он подвесил бомбу под брюхом своего самолета и собирался сбросить ее с помощью проволоки.

Сейчас он летит впереди, чтобы испытать свое новое изобретение. Выбрав ведущую машину, пилот поднимается над ней метров на двести и сбрасывает свою бомбу прямо на монстра.

Но его сбивают. Он летит вниз, а взорвавшийся «Боинг» вслед за ним – бомба сработала.

Теперь мы сами в гуще врагов. Полный газ и наводка на цель!

Темная громада со знаками американских ВВС висит в небе передо мной.

– Я должен сбить его, должен сбить, – твержу я себе, а потом: – Только бы не сбили меня! Только бы не сбили! Не вижу ни одного вражеского выстрела. Наверное, ты в первый раз увидишь его, когда в тебя попадут!

Красные вспышки моей пулеметной очереди врезаются в тело бомбардировщика и разрывают его. Я надеюсь, что стрелок убит. Если бы только я мог попасть в пилота!

Это мое самое сокровенное желание.

Колосс, к которому я приближаюсь сзади, становится все больше, пока не нависает надо мной гигантской массой в каких-то пятидесяти метрах! Попав в образовавшуюся за ним зону низкого давления, мой самолетик трясется, словно детский воздушный шарик. Но мои орудия стреляют всякий раз, когда черный гроб оказывается в поле моего зрения.

Вот он! Бомбардировщик кренится, затем приходит в ярость, как раненый великан. Пилот, возможно, убит.

Медленно и неуклюже гигантский самолет клюет носом вниз, затем входит в штопор. Траектория его падения становится все круче, вращение все быстрее. Я насчитываю семь парашютов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза