Читаем Откровения пилота люфтваффе. Немецкая эскадрилья на Западном фронте. 1939-1945 полностью

Я занял позицию в пятистах метрах позади него, чтобы атаковать вслед за ним без промедления.

– Achtung! «Спитфайры» и «Тандерболты» над нами!

Предупреждение пришло слишком поздно. Мы уже попали в область перекрестного огня бомбардировщиков, а они оставались практически недосягаемыми. Вернер держался впереди меня прямо под градом пуль, летевших из орудийных башен неприятеля. Вдруг он нырнул вперед и начал падать вертикально вниз.

Теперь бомбардировщики перевели огонь на меня. Я схватил штурвал обеими руками, и очереди сверкающего металла вырвались из моих орудий, отправив сотни пуль в летевшую передо мной огромную «крепость». Они пробили тонкий алюминий обшивки, за которой находилось девять человек. Они, так же как и я, верили, что выполняют свой долг. Девять! Блондины или брюнеты, с карими или голубыми глазами, с маленькими вздернутыми носами и большими ногами, с золотыми зубами, кольцами на пальцах и бумажниками, где хранились фотографии и письма от жен и детей. Несколько минут назад они открыли бомбовые люки самолета и убили огромное количество живых человеческих существ, которые знали горе и радости, так же как и сами летчики. А теперь с расстояния пятидесяти шагов стрелял я, попадая в головы, глаза, ноги, руки, зубы и фотографии!

Стрелок в орудийной башне убит и, окровавленный, висит на ремнях. Его замолкший, безжизненный четырехствольный пулемет наклонился вниз. Больше в прицеле врагов не видно. Может, они все погибли… Все, кроме пилота, отчаянно державшего машину в воздухе.

Огромная металлическая коробка несет на высоте восемь тел! Я больше не хочу стрелять в мертвых и перестаю давить на гашетку. Мои орудия умолкают.

Что мне теперь делать?

Я беспомощно держусь позади бомбардировщика, но в орудийной башне что-то вдруг шевелится. Человек, которого я посчитал убитым, поднимает руку и смотрит на меня. Один из его товарищей пытается вытащить беднягу из путаницы ремней и тоже в ужасе смотрит на мою кабину. «Спокойно, спокойно, старина, – думаю я. – Вытаскивай своего друга. Ему не надо смотреть на мои грозные орудия. Я не буду стрелять в тебя».

Но сейчас один из них снова наводит на меня пулемет.

– Убери свои руки, идиот! – ору я.

Но парень впереди не может этого услышать, а я быстрее его. Нажимаю одним пальцем на гашетку, и орудийная башня бомбардировщика сотрясается. Куски металла летят в стороны, стучат по моей машине. Затем могучий пулемет отрывается и падает внутрь фюзеляжа.

Теперь сквозь пробоину в корпусе самолета я могу заглянуть в кабину пилота. Тот все еще сидит в своем бронированном кресле и не отдает приказ экипажу прыгать. Вне всяких сомнений, он думает о раненом. А я думаю о тысячах человеческих существ, лежащих среди горящих развалин наших городов, и знаю, что этот бомбардировщик снова вернется со своим смертоносным грузом.

Я сжимаю зубы и вонзаю стальные очереди в беззащитный летающий гроб до тех пор, пока его нос не ныряет вперед и не направляется к земле.

Должно быть, это длилось полминуты, но для меня прошла целая вечность, из которой теперь мне удалось вырваться. Бомбардировщики были уже далеко впереди, а истребители, свои и чужие, закладывали вокруг меня виражи и делали петли. Зеленые и красные следы трассирующих пуль, перекрестный огонь, пулеметные очереди. Тут и там горящие или дымящиеся самолеты выходили из боя, падая вниз. Каким-то чудом меня до сих пор не сбили. Но, посмотрев в сторону, я увидел объяснение этого чуда.

Вернер летел рядом со мной, он присматривал за мной.

– Давай атакуем еще один «Боинг», – предложил он.

Я увеличил скорость. На этот раз Вернер остался в километре сзади на второй позиции.

– Ахтунг! – крикнул он. – Лети прямо вперед! У тебя на хвосте томми. Он у меня на прицеле.

В такие моменты нужно иметь стальные нервы. Вражеский истребитель, который, скорее всего, не видел Вернера, летел между нами. Сидя у меня на хвосте, неприятель уже взял мой самолет на прицел, а я должен был спокойно оставаться у него на мушке, чтобы мой друг мог тщательно прицелиться!

Англичанин подлетал ко мне все ближе. Через несколько секунд он откроет огонь. «Ты больше не один из нас», – сказал Вернер. Эта мысль стремительно пронеслась у меня в голове. Если он дьявол, то позволит англичанину выстрелить в меня. «Ты больше не один из нас!»

Неприятель приблизился на четыреста метров. Вернер просил слишком много. Нет, он не мог быть дьяволом, но заклинивание орудия или нетвердая рука могли все погубить. Мои нервы были напряжены до предела. Разве они не разлетятся в клочья через несколько мгновений?

Я резко повернул штурвал, и в эту секунду англичанина настигла очередь Вернера.

Приземлившись и выбравшись из кабин, мы посмотрели друг на друга.

– Спасибо, – сказал Вернер.

– Поздравляю вас, господа! – крикнул издалека Хинтершаллерс. – Не мешал ли вам на взлете ветер?

Мы улыбнулись.

Глава 19

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза