Откровения пилота люфтваффе. Немецкая эскадрилья на Западном фронте. 1939-1945

Так в итоге Георг полетел с нами и первым увидел неприятеля. Он помчался за американцами впереди всех нас, поймал замыкавшего строй в свой прицел, выстрелил, и двухтысячный сбитый летчиками нашей эскадрильи самолет оказался на его счету. Мы вылетели несколькими звеньями и тоже стали преследовать янки. Особое внимание нужно было уделять ландшафту местности, поскольку летели мы очень низко. Деревья, крыши домов, линии электропередач требовали особого внимания. Их необходимо было держать в поле зрения. С каждой секундой мы продвигались более чем на сто пятьдесят метров, и любое неточное перемещение штурвала вперед означало падение и неизбежную смерть.

Ульрих летел рядом со мной. Краем глаза я видел яркое бесформенное пятно – его машину; этот светлый объект двигался в нескольких метрах, словно призрак, иногда вырываясь вперед, иногда отставая. В таких условиях было нелегко управлять мыслями и глазами одновременно. Глаза смотрели вперед, они были все время настороже и следили за находившимся внизу ландшафтом. Но оставался соблазн взглянуть на летевшего рядом пилота и обменяться с ним быстрыми приветствиями. Я прекрасно знал, что Ульрих хотел сделать то же самое. Особенно сейчас, когда американцы скрылись из вида.

Я решил позволить себе короткий взгляд и потому для безопасности поднялся вверх на несколько футов. Ульрих сжался в своей узкой кабине, слегка наклонившись вперед. Я видел его так же четко, как если бы мы вместе сидели за столом за чашечкой кофе. Он не поднимал глаза, хотя чувствовал, что я смотрю на него. Наконец Ульрих повернул голову и кивнул. На его губах сияла довольная улыбка. Затем он быстро повернул голову обратно и снова стал смотреть в том направлении, куда нас несли наши машины мощностью в две тысячи лошадиных сил.

Прошла лишь доля секунды: мой товарищ слишком поздно заметил преграду на своем пути. Машина задела верхушку дерева. Левое крыло медленно поднялось, и самолет начал крениться все сильнее. В ужасе глядя на искаженное лицо друга, я понял, что случилось. Машина получила повреждение и больше не подчинялась пилоту. На какое-то мгновение за штурвалом оказался наш приятель Ужас, а я в этот момент увидел Смерть. И Ульрих знал это тоже.

Хотя он отчаянно надеялся, было уже слишком поздно. Постепенно, как при замедленном движении кинопленки, самолет перевернулся, и судьба моего друга была решена.

Машина врезалась в землю, взорвалась и разлетелась на тысячи раскаленных добела осколков. Огромное облако дыма и огня в форме гриба поднялось высоко в небе прямо в центре нашего строя. Мое сердце билось с дикой частотой. Наступающая волна тошноты стиснула горло. Но я должен был справиться со своей болью, а вместе с ней и с чувством, что отчасти виновен в случившемся. Я должен был оставаться хладнокровным и спокойным, смотреть вперед, а не оглядываться туда, где несколько секунд назад разорвало в клочья Ульриха.

Секунды означали километры, а минуты – дюжины километров. Время и расстояние уносили нас все дальше от моего друга, от разорванных останков его тела.

Несколько самолетов летели у меня на хвосте. Пилоты не видели причину катастрофы. Один спросил, не началась ли атака вражеских истребителей. Я должен был короткой фразой успокоить его и сказал в микрофон, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал ровно: «Ничего».

Я завел самолет в ангар, словно во сне, и с трудом выбрался из кабины. Даниэль ждала возле ангара Ульриха, и я медленно направился к ней. Должно быть, она прекрасно поняла, что я собирался сказать. Мы долго смотрели друг на друга, а потом девушка задрожала. Ее горе обрушилось на меня из ее широко раскрытых глаз. Я больше не мог выносить взгляда Даниэль и посмотрел на землю.

– Это моя вина, – произнес я.

– Нет, – отозвалась она, стремительно повернулась и побежала.

– Даниэль! – крикнул я ей вслед, старясь вернуть ее. Но она не услышала, а только побежала еще быстрее через поле, где садились возвращавшиеся самолеты. Ослепшая и оглохшая от горя, девушка скрылась в зарослях на противоположной стороне.

Вернувшись в казарму, я обнаружил комнату Даниэль пустой. Ее красный платок лежал на том месте, где она оставила его, и я взял его себе. На память об Ульрихе.

От нашего друга мало что осталось. Одна голая желтоватая кость с порванными клочками плоти – вот все, что мы смогли найти среди обгоревших обломков и обожженной земли.

Только это мы должны были хоронить.

Слова священника были нам хорошо знакомы, так как мы слышали их довольно часто. Они не тревожили нас в наших мыслях об ушедшем товарище, в чьей печальной гибели я был отчасти виновен. Я знал, что Ульрих не согласился бы с этим, если бы мог. Он, скиталец из другого мира, с улыбкой продолжал сейчас свой путь к иным звездам.