– Ну, хорошо, хорошо, – Актаков поморщился при мысли, что ему придётся выслушивать новую бредовую историю, но работа – есть работа, и здесь ничего не попишешь. – Давай сюда документы.
– Так бы сразу, – голос медсестры потеплел.
* * *
Иван Фёдорович сидел в своей маленькой комнатёнке, которую и кабинетом-то назвать нельзя, так – каморка, и читал дело вновь прибывшего пациента.
Тот, на первый взгляд, представлял собой нормального среднестатистического человека, каких миллионы: на учёте в милиции не состоял, выпивал только изредка, достаточно молод – 27 лет, холост, детей нет, но в конечном итоге свихнулся. На самом деле так оно и бывает, что именно вот такие незаметные, «серые» люди, в конце концов, оказываются на больничных койках в специализированных клиниках.
История болезни – отсутствует. Иногда и такое встречается, ведь не все же идут к сумасшествию месяцами и годами; некоторые – раз, – и теряют разум. Тогда их привозят сюда – в здание с жёлтыми стенами, и ему – врачу – надо составлять историю болезни.
Три слова в углу карточки заставляют Актакова задуматься. Они звучат так: «Откровения последнего пророка». Это к чему? Наверное, решает Актаков, это мания, которой одержим пациент.
Как бы там ни было, ему самому надо встретиться с вновь прибывшим и поговорить с ним. Ещё одна пометка: «Буйный» заставляет поёжиться, хотя в каморке тепло и душно.
– Буйный, – вслух проговорил Актаков.
Если уж на то пошло, то все мы немного буйные. Но ведь у всего есть причина. Теперь он не лелеял ложных надежд вылечить абсолютно всех, но, по крайней мере, из буйного можно сделать спокойного, даже очень спокойного. Этому-то он за долгие годы своей практики научился.
Но для того, чтобы поговорить с больным, особенно с «буйным», неплохо было бы и самому успокоиться. Он закурил. Спокойствие, подобно дыму, проникало через альвеолы его лёгких прямо в кровь, а затем разливалось по телу.
Имя пациента Николай. Коля. Николай Вениаминович Безгалов. Официоз в тонкой работе врачевателя души ни к чему, поэтому пусть будет просто Коля, так как-то теплее.
Всем нужна теплота. Нужно, чтобы человек не чувствовал себя одиноким, хотя… (Опять вспомнился этот козёл-водитель, который, кроме своей тачки, ничего вокруг не видит) иногда хочется побыть одному. Чтобы никто не трогал.
Вот ведь как интересно: некоторые сходят с ума от одиночества, а другие, наоборот, от обилия внимания. Впрочем, психиатрия до сих пор так и не смогла ответить, от чего же люди теряют разум; в чём, так сказать, первопричина этого явления.
Кофе, дымящийся в кружке, на вкус напоминал жжёный ячмень. Складывалось впечатление, что в последнее время его совсем разучились делать. Ну, чем не повод сойти с ума?
Актаков приложился губами к тёплому краю бокала и вдохнул запах этого дрянного кофе, в борьбе за который люди в рекламе переворачивали ларьки и оскорбляли начальство.
Реклама… Да, очень и очень многие в последнее время «задвигались» именно на ней, но к данному пациенту, судя по всему, она не имела ни малейшего отношения. «Откровения последнего пророка», – вот что было написано на карточке, и эти три слова были каким-то образом связаны с психическим заболеванием.
Актаков закурил. Вот уже восемь лет он пытался бороться с этой пагубной привычкой, но всё впустую. Курение – яд, но без него нельзя оставаться спокойным в любых ситуациях и делать вид, будто ничего не произошло.
Снова вспомнилось утро. Это хмурое утро вторника, который был ничуть не легче понедельника, а в каком-то смысле даже тяжелее. По крайней мере, начинался день по-адски. Он взглянул на небо, ища справедливости, но увидел там лишь серость, расколотую от горизонта до горизонта ещё большей серостью. День не предвещал ничего хорошего – и вот те нате – очередной больной.
Иван Фёдорович стряхнул пепел в хрустальную пепельницу – всё, что у него осталось от отца – и попытался вспомнить какой-нибудь весёлый мотивчик, но на ум ничего не приходило.
На часах без десяти десять, и это означает, что пора заканчивать перекуры и идти к пациентам. В первую очередь к этому Коле.
Откровения последнего пророка.
– Гм, – вслух хмыкнул Актаков, – посмотрим, чтобы это значило.
Начало дня не предвещало ничего хорошего, и поэтому надо смириться с тем, что, возможно, «буйный» и впрямь окажется буйным, тогда придётся тяжелее, ну да ничего.
Только это утреннее расколотое небо… Казалось, в самом воздухе что-то витает… Грядут перемены? Может быть и так, но это не должно отражаться на воздухе или на небе.
Очередную партию пепла он отправил в пепельницу, окурок – вслед за ней, а сама пепельница перекочевала в ящик стола. Лишних предметов в кабинете быть не должно. Что ж пора приступать к работе.
Иван Фёдорович встал, взял карточки своих пациентов, положив наверх карточку новенького, и вышел из кабинета, заперев его.
* * *
Итак, этой осенью у меня был вполне нормальный сон, и я жил, как все нормальные люди. В сентябре я даже и не помышлял, что может случиться что-то из ряда вон выходящее.