Читаем Откровения судебного медика (сборник) полностью

А между тем в дневном Грозном внешне ничто не предвещало грядущих событий. Почти 900-тысячный город внешне жил своей обыкновенной жизнью: партийные и государственные учреждения работали в обычном режиме; по дорогам катил поток легковых машин, среди которых часто попадались «иномарки»; на базаре шла шумная торговля фруктами, овощами и зеленью; полки магазинов, как и по всему Союзу, являли собой жалкое зрелище, зато на прилавках многочисленных кооперативных киосков громоздился традиционный набор «колониальных» товаров; винные лавки и пивные были полны народу, и туда беспрепятственно заходили советские офицеры по окончании службы; на перекрестках группировались люди в папахах и кепках (обрывки бесед не проливали свет на содержание разговоров – надо было знать чеченский); молодежь волочилась за проходившими одинокими девушками, причем только за славянками, и делалось это исключительно дерзко и напористо; по вечерам в ресторанах трудно было отыскать свободный столик, и в отличие от провинциального Карачаевска 8-летней давности в столичных ресторанах можно было увидеть чеченок или ингушек в компании друзей, а их головные платки выглядели скорее деталью кокетливого декора от кутюр, но отнюдь не исполнением предписаний шариата. Но этому угару эмансипации не суждено было длиться долго; через пару лет господин Удугов, строгий ревнитель исламских ценностей, заготовит для всех чеченских женщин паранджу.

Отношение простых чеченцев к людям не титульной нации (в частности к солдатам) было в целом доброжелательным, об этом я могу судить по моему прошлому личному опыту. В 1975 году, по окончании 5-го курса Астраханского медицинского института, мы перед сдачей государственного экзамена по военному делу проходили 2-месячные, так называемые «офицерские сборы» на базе танкового учебного полка, дислоцировавшегося близ п. Шали. Нам, курсантам, выдали со складов обмундирование старого образца, видимо, залежавшееся в каптерках с послевоенных лет. Неудобные, обручеобразные фуражки, постоянно сползающие на уши; гимнастерки, стоящие колом, с высоким воротничком-стойкой, подпоясанные жестким ремнем; широченные галифе; грубая кирза, в голенищах которой наши тощие голени напоминали палец, вставленный в стакан. Одним словом, пародия на защитника Отечества! Самым полезным предметом амуниции считалась алюминиевая фляжка для воды, обтянутая сукном, куда мы наливали водку, купленную в магазине военного городка. Продавщица, пышнотелая платиновая блондинка неопределенного возраста, очень натурально изображала возмущение, но, убедившись, что поблизости нет офицеров, удалялась в подсобку, где и происходила замена одной жидкости на другую.

В «самоволке», блуждая по улицам Шали, часто можно было услышать из-за забора:

«Солдат, подожди, – и радушный хозяин высыпал в подол гимнастерки полное ведро яблок или ягод. – Кушай на здоровье!»

У каждого из них кто-то где-нибудь служил «срочную» в армии: в России ли, в других республиках Союза. Так было…


Вечером 20 июля в нашем гостиничном номере состоялось подобие совета в Филях. Все формальности были выполнены, и на 4 утра была назначена эксгумация. За нами должны были заехать. Как обычно в подобных случаях, не обошлось без условий, на непременном соблюдении которых настаивала потерпевшая сторона. Первое, что исследовать труп надлежало не на кладбище, а в морге Бюро СМЭ ЧИАССР, меня устраивало во всех отношениях. Чем копаться в антисанитарных условиях в грязи, лучше сделать это в специально оборудованном для подобных целей помещении. Второе, что при исследовании трупа обязательно должен присутствовать эксперт-чеченец (видимо, для контроля), тоже не слишком задевало мое профессиональное самолюбие. Ну, не доверяют нам здешние жители, полагают, очевидно, что при огнестрельной травме «чужие» эксперты зарегистрируют смерть от инфаркта миокарда. Не вешаться же теперь из-за этого!

Ровно в назначенный час раздался стук, и в дверном проеме обозначилась колоритная фигура «человека из Палермо» (тип босса мафии в дурном кинематографическом варианте). Темная шляпа с круглыми твердыми полями, такого же цвета добротный костюм, на внушительном носу черные очки, холеное мясистое лицо с надменно-непроницаемой маской, аккуратно подбритые небольшие усы, перстень на безымянном пальце, скупые жесты и подчеркнутая немногословность. Крутой man, как выразились бы сейчас!

Во дворе стоял новенький черный «ГАЗ-24», поблескивающий никелированными деталями. Устроившись на мягких кожаных креслах (роскошь по тем временам), мы мягко зашуршали шинами по асфальту. За всю дорогу наш сопровождающий так и не проронил ни звука, его «сицилийский» профиль, подсвеченный красноватыми лампочками приборной доски, имел какой-то зловещий, почти люциферовский вид.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дураки, дороги и другие особенности национального вождения
Дураки, дороги и другие особенности национального вождения

В итоговую книгу Юрия Гейко «Дураки, дороги и другие особенности национального вождения» вошло все лучшее «автомобильное», написанное в «Комсомольской правде», рассказанное на «Авторадио» и показанное на телевидении. Статьи, посвященные самым разнообразным практическим темам, волнующим автомобилистов: защите автомобиля от угона, выборе резины, щеток, фар, стекол, зимнему обслуживанию автомобиля, автокосметике, ДТП, правилам поведения на дорогах и этике автомобилистов, соответствию автомобиля требованиям активной и пассивной безопасности, езде ночью и в ограниченном пространстве, сну и еде за рулем, животным и детям в машине; социальные статьи о милицейских «разводках» и способах противодействия им, о психологии гаишного развода, недоплате и ловушках страховых компаний, схемах обмана на дороге; а также путевые заметки, исторические обзоры и лирические очерки, посвященные автомобилям.

Юрий Васильевич Гейко

Хобби и ремесла / Разное / Без Жанра
Разум
Разум

Рудольф Слобода — известный словацкий прозаик среднего поколения — тяготеет к анализу сложных, порой противоречивых состояний человеческого духа, внутренней жизни героев, меры их ответственности за свои поступки перед собой, своей совестью и окружающим миром. В этом смысле его писательская манера в чем-то сродни художественной манере Марселя Пруста.Герой его романа — сценарист одной из братиславских студий — переживает трудный период: недавняя смерть близкого ему по духу отца, запутанные отношения с женой, с коллегами, творческий кризис, мучительные раздумья о смысле жизни и общественной значимости своей работы.

Дэниэл Дж. Сигел , Илья Леонидович Котов , Константин Сергеевич Соловьев , Рудольф Слобода , Станислав Лем

Публицистика / Самиздат, сетевая литература / Разное / Зарубежная психология / Без Жанра