Откровения знаменитостей

Его мастерская — в престижном районе Парижа, близ Центра Помпиду. Вошел под высокие своды мастерской, увидел добрые лица хозяев, и стало тебе по-домашнему уютно. Мы поставили на стол бутылку французского вина. Оскар Яковлевич достал свою. Валентина Евгеньевна открыла коробочку шоколадных бутылочек с ликером. Опрокинув по рюмашке, мы поднялись на второй этаж, где ждут вернисажей множество его картин.

Над кроватью — портрет Саши. Очень красивый ребенок. Александр Рабин-Кропивницкий стал интересным художником. Но, к великому горю родителей, погиб. С неутешной трагедией семья живет уже 10 лет. Об этой боли я не рискнула их расспрашивать.

— Оскар Яковлевич, кто вам предоставил эти просторные апартаменты?

— Городская власть Парижа и Министерство культуры Франции. Правда, мы стояли в очереди 6 лет. Нам предлагали какие-то помещения, но мы не соглашались. Мы здесь и живем. В России я всегда писал там, где жил. А жилье в Москве у нас было убогонькое, крошечное. А тут все чудесно: северная сторона, солнце не мешает работать. Окна во всю стену — света достаточно.

— Где вы научились французскому?

— Три года на курсы ходил. Валентина учила французский дома. Слишком поздно мы сюда приехали, чтоб хорошо усвоить чужую речь. Тут, думаю, дело не только в возрасте. В любой деятельности важен талант. А мы в этом смысле бездари. Конечно, если бы нас бросить во французскую среду, мы заговорили бы свободнее. Я больше общаюсь с телевизором. Вроде бы все понимаю. В почтовый ящик заглянешь — там бывает столько бумаг! Из них 20 можно без ущерба выкинуть, но вот одну — ни в коем случае, иначе пропустишь какое-то официальное предписание. И будешь наказан. Я научился в официозе разбираться.

— Оскар Яковлевич французы обедают и ужинают с вином. Вот и вы нас вином встретили. Что вы с Валентиной Евгеньевной предпочитаете каждый день?

— Все больше чай. Вообще-то я люблю французское вино, особенно красное. Признаюсь, больше-то люблю русскую водку. Раньше я очень много пил. Всякое бывало. Но, видно, уже все свое выпил.

— В России?

— И здесь тоже. Но как-то в один прекрасный день мне больше не захотелось. Конечно, не без того, чтобы по случаю рюмочку принять, особенно если кто-то придет — например, моя соседка Кира Сапгир. Мы с ней по паре рюмок можем махнуть.

— В вашей многострадальной душе чего больше — русского или французского?

— Там Россия! Я родился и прожил в России полвека, а во Франции всего 26 лет. И главное — во мне живет язык русский, русская культура — живопись, литература, музыка. И, конечно, российская природа. Но и Францию, особенно Париж, из своей жизни не вычеркнешь.

— Когда вы вынуждены были покинуть Советский Союз, вас мучили какие-нибудь сомнения?

— Мы с женой и сыном ехали как туристы. Предполагали, что нас могут не пустить обратно. Так и случилось. Мы оказались в Париже в 78-м. Через полгода меня лишили советского гражданства. Трудно было расставаться с близкими людьми, но я наивно надеялся, что все еще обойдется и я смогу вернуться. Спасало теплое чувство — со мной мои любимые, жена и сын Саша.

— Что вы больше всего любите в Париже?

— Сам Париж. С детства помню фразу Маяковского: «Я хотел бы жить и умереть в Париже…» А вот видите — я здесь живу.

— В России Рабин знаменит. А в Париже?

— Это слово ко мне не подходит. Знаменитые — Шагал, Пикассо, актеры и спортсмены. Я не могу посмотреть на свое искусство со стороны. В России я думал о жизни на Западе, пользуясь только диаметральными понятиями — черное или белое. Для уехавших на Запад русских художников мы оставляли два варианта: или ночуют под мостом, или покупают виллу. На самом деле все обыкновеннее. Мы жили не под мостом — у всех обыкновенная жизнь профессионалов, о которых знают только в тех кругах, где интересуются русской живописью 60 — 70-х годов.

— Есть ли сейчас спрос на русскую живопись во Франции?