Откровения знаменитостей

— Зачем? Машины знакомых или взятых напрокат. В Италии мы много ездили — 300 000 километров накатали. За рулем, под ритм быстрой музыки, в тебе самом включается какое-то строгое устройство — все выполнять по правилам вождения. Эта подчиненность строгим правилам дает мне покой.

— Какие машины были у итальянского лауреата?

— У меня чередуются русские машины с иномарками. Сейчас у меня русская. До этого мой «Сааб-900» меня достал своей дороговизной. Очень дорого его обслуживать. Эта дороговизна не компенсируется его красотой. Но скажу — лучше этой машины у меня не было. Но я вынужден был этот «сааб» продать — слишком разорителен ремонт. Купил русскую двенадцатую модель. Она лучшая из «Жигулей».

— Писатель «мистического реализма» как-то реагирует на русскую чернуху — в политике и в экономике?

— Всегда и при всех правительствах я был аполитичным. На злободневные политические и скандальные конфликты смотрю слегка отстраненно.

— Кто ваши друзья?

— Не верю в дружбу в литературном мире. Люди искусства почти все эгоцентричны. У меня есть друг со школьных времен, Василий-психолог, работает сейчас в Академии наук. Убежден, самая крепкая дружба — это университетская, институтская.

— Владислав, вы носите явно католический медальон Божией Матери.

— В Падуе, в соборе Святого Антония, я купил этот католический медальон. Я православный христианин. В Италии ходил молиться в католические соборы. В России хожу в православные церкви. Какие-то расхождения между ними меня лично не занимают. Нужно верить и обращаться прямо к Богу. В религиозном отношении я, наверное, космополит, экуменист.

— Как вы рискнули создать свою Гоголиану, когда изданы блестящие книги Игоря Золотусского и Юрия Манна? На ваш взгляд, бессмертная душа Гоголя как-то среагировала на ваши фантазии?

— Сначала все шло достаточно радужно. Желание писать о Гоголе возникло у меня в Италии. И когда в Москве я уже написал большую часть своих эссе, мы вновь поехали с женой в Рим. Я не раз бывал у дверей дома, где жил Гоголь. А тут мы с женой рискнули позвонить в любую квартиру этого дома. Подходим почти вплотную, и я внезапно ощутил приступ дурноты, обморочности. Состояние, похожее на то, что бывало у самого Гоголя, что он называл обмиранием. Как следствие вегетососудистой дистонии у него бывали приступы «панической атаки». Гоголь не был сумасшедшим, как ни пытались причислить его к таковым иные мемуаристы, в частности дореволюционный психиатр Чижов в своей книжке «Болезнь Гоголя», приписавший гению шизофрению. У дверей писателя со мной и произошла эта паническая атака — мандраж по всему телу, чувство страха, состояние какого-то удушья, ужаса.

— Жена заметила?

— Естественно. Она непримиримо сказала: «Заканчивай со своей Гоголианой, пока цел!» И я в Москве дописал свой последний опасный сюжет — и все! Хотя намеревался прикоснуться к теме «Гоголь и болезнь». И теперь считаю: Гоголь запретил мне касаться этой проблемы, а ведь у меня уже написались рядом с его именем слова «…и воздух», «…и ад», «…и рай». И даже «Гоголь и призрак точки».

Исследовательское чутье и прозорливая догадка Владислава Отрошенко отправляют его перо к судьбам замечательных людей. Десять лет назад он издал повесть «Веди меня, слепец» о драматурге Сухово-Кобылине, богатом русском дворянине, обвиненном в убийстве. Вещь, основанная на документах судебного дела об убийстве француженки, любовницы барина, Луизы Симон-Деманш, сочетает в себе разные жанры: это и детектив, и психологическая повесть, и поэтическая песнь во славу любви. Есть у Отрошенко свой парадоксальный взгляд на древнего Овидия.