Откройте маленький роман «Николай Николаевич», написанный в 1965 году. Начальная фраза сперва оглушает, а потом затягивает – не расстаться. «Вот послушайте. Я уж знаю – скучно не будет. А заскучаешь, значит, полный ты мудила и ни х… не петришь в биологии материальной, а заодно и в истории моей жизни. Вот я перед тобой мужик-красюк, прибарахлен, усами сладко пошевеливаю». Этот красавец, породистый вор, принят в НИИ для сдачи спермы. Анекдот. Но как разыгран! Речь рассказчика с потрясающим размахом комизма. В этом памфлете многое на уровне народной философии: «Жена, надо сказать, – загадка. Высшей неразгаданности и тайны глубин. Этот самый сфинкс, который у арабов – я короткометражку видел, – говно по сравнению с нею».
Народная цветистость речи, острота наблюдений и оценок вызывают к герою симпатию: «Ты помногу не наливай, половинь. Так забирает интеллигентней и фары не разбегаются. И закусывай, а то окосеешь и не поймешь ни х…».
Юз юбилейного возраста, когда донимают вопросами о его мате, не оправдывается – спокойно объясняет: «Временами меня смущает мое сквернословие. Но это вжито с детства, это язык улицы, я его не выбирал, он мне навязан судьбой, жизнью».
Герои Алешковского тоже выросли не в литературной колбе. Автор не позволил себе превратить их говор в дистиллированную воду. Юз брезгливо относится к языковой фальши. У него руки не поднимутся олитературивать текст. Естественность, натуральность жеста, реплики, гнев против рабской зажатости – вот что покорило читателя первого романа «Николай Николаевич». Михаил Рощин считает эту сатирическую, «даже хулиганскую» вещь книгой «прежде всего о любви, я бы даже сказал, одной из лучших современных книг о любви».
Лагерная песня Юза «Окурочек» – это сладкая и горькая тоска о женщине, о невозможности любви. В ней – и биография автора, и страдания миллионов заключенных: «Из колымского белого ада шли мы в зону в морозном дыму. Я заметил окурочек с красной помадой и рванулся из строя к нему. «Стой, стреляю!» – воскликнул конвойный. Злобный пес разорвал мой бушлат…» Эту лирическую балладу автор посвятил хорошему поэту Владимиру Соколову, умевшему любить и страдавшему от неразделенности чувства. Лирическое дыхание песни рвется от ударов тюремщиков: «Шел я в карцер босыми ногами, как Христос, и спокоен, и тих, десять суток кровавыми красил губами я концы самокруток своих».