Откровенно. Автобиография

Сижу с письмом в руках и смотрю на лицо Касси. Конечно, мне стыдно. Я всегда предпочитал говорить правду. Вру я, как правило, неосознанно или самому себе. Но я будто вижу, какими глазами посмотрит на меня Касси, узнав, что дядя Андре — наркоман, отлученный за это на три месяца от игры в теннис, затем представляю себе миллионы лиц, глядящих на меня с тем же выражением, — и не могу придумать, что мне поможет, кроме лжи.

Обещаю себе, что эта ложь станет последней. Я отправлю письмо и этим ограничусь. Пусть остальным занимаются мои юристы. Не буду выступать перед комиссией, где мне придется лгать людям в лицо. Я не буду лгать об этой истории публично. Сейчас отошлю письмо, после чего положусь на судьбу и людей в дорогих костюмах. Если они смогут решить проблему тихо, без шума — прекрасно. Если нет, я смирюсь с тем, что меня ждет.

Просыпается Джил. Сложив письмо, я выхожу вместе с ним в холл.

В свете флуоресцентных ламп Джил выглядит еще более опустошенным. Он кажется — и я не могу в это поверить — слабым. Я совсем забыл, что именно в больничных коридорах мы постигаем истинный смысл жизни. Я обнимаю его, говорю, что люблю и что вместе мы преодолеем эту беду.

Он кивает, благодарит, бормочет что-то бессвязное. Мы долго молчим. Глаза Джила словно смотрят в бездну. Ему необходимо отвлечься, он должен поговорить о чем угодно, только не о терзающих его страхах.

Я рассказываю, что решил вновь вернуться к серьезным занятиям теннисом, начав с самых нижних ступеней, чтобы затем пробиться обратно на вершину. Касси вдохновила меня на это.

Джил говорит, что хотел бы помочь мне.

— Тебе и так есть чем заняться.

— Эй, ты должен стоять на моих плечах, помнишь? Дотянешься?

Я поражен тем, что он все еще сохраняет веру в меня, хотя я дал ему столько поводов для разочарований. Мне двадцать семь, в этом возрасте карьера теннисиста уже движется к закату. А я говорю о втором шансе — и Джил даже бровью не ведет.

— Давай рискнем, — произносит он. — Я в деле.

МЫ НАЧИНАЕМ с самого начала, будто я — подросток, никогда всерьез не занимавшийся спортом. Так и есть — я толстый, медлительный и слабый, как котенок. За год я едва ли брал в руки гантели. Самое тяжелое, что мне приходилось поднимать за последнее время, это кондиционер для Касси. Мне придется вновь раскрывать возможности своего тела, аккуратно и постепенно возвращая ему былую силу.

Для начала мы садимся поговорить у Джила в зале. Я устроился на скамье, Джил облокотился на тренажер. Я честно рассказываю обо всем, что успел натворить со своим телом. О наркотиках, о дисквалификации. Не могу просить Джила вытащить меня из трясины, пока он не поймет, насколько глубоко я увяз. Кажется, он поражен и раздавлен не меньше, чем там, в палате своей дочери. Джил всегда напоминал мне атланта, и сейчас при взгляде на него кажется, что ему на плечи свалился тяжким грузом весь наш мир. Он будто держит на своих плечах жизни шести миллиардов человек. Его голос срывается.

Я еще никогда не был так противен самому себе.

Заверяю Джила, что завязал с наркотиками, что никогда больше к ним не притронусь. Джил прокашливается, благодарит меня за честность — после чего считает торжественную часть законченной:

— Где ты был, неважно. Важно, куда ты будешь двигаться.

— Куда мы будем двигаться!

— Точно!

Он подробно расписывает план занятий, составляет для меня диету.

— И больше не проси о снисхождении! — добавляет он. — Никакого фастфуда, никаких поблажек, никаких нарушений. И даже алкоголь придется сократить.

Кроме того, по плану Джила, мне предстоит придерживаться строгого графика. Еда, тренировка, поднятие тяжестей, теннисный корт — все — в определенные часы.

В мою жизнь добавит аскетизма и то, что теперь я буду реже видеться с женой. Интересно, заметит ли она это?

МЕСЯЦ ПРОХОДИТ в тяжелых, изматывающих занятиях с Джилом, вызывающих в памяти наш тренировочный лагерь 1995 года. Теперь мне предстоит турнир местного уровня: я стартую с самой нижней ступени профессионального тенниса. Победитель получает чек на 3500 долларов. Болельщиков на трибунах меньше, чем в удачный день собирается на школьном футбольном поле. Дело происходит на стадионе Университета Невады: знакомая местность, но крайне непривычная ситуация. Пока Джил паркует машину, я размышляю о том, чего достиг, а чего — не сумел. На этих кортах я играл, когда мне было семь лет. Сюда я приехал в тот день, когда Джил уволился, чтобы работать со мной. Я стоял здесь, у входа в его офис, от волнения подпрыгивая на одной ноге, пораженный открывшимися перспективами. И вот теперь, в нескольких шагах от этого места, я играю с дилетантами и сбитыми летчиками.

Такими, как я сам.