Откровенно. Автобиография

Я вскидываюсь, как ирландский сеттер. Если бы у меня был хвост, он бы ходил ходуном из стороны в сторону. Она в двенадцати метрах от меня. На ней облегающие синие теплые брюки. Я впервые замечаю, что ходит она, слегка поворачивая носки внутрь, как и я. Ее светлые волосы, собранные сзади в конский хвост, блестят на солнце. Вновь мне кажется, что у нее над головой светится нимб.

Останавливаюсь рядом. Она, по европейской традиции, дважды целует меня в щеки:

— Поздравляю с победой на Чемпионате Франции. Я так радовалась за тебя. У меня даже слезы на глазах выступили.

— У меня тоже.

Она улыбается.

— И я тебя поздравляю, — отвечаю я. — Ты была первой. Можно сказать, разогрела для меня корт.

— Спасибо.

Молчание.

К счастью, поблизости не видно ни болельщиков, ни фотографов, так что Штефи не напряжена и никуда не торопится. Я тоже не волнуюсь. Однако Брэд явно хочет мне что-то сказать, посвистывая, словно пропускающий воздух шарик.

— Ой, прости! — вспоминаю я. — У меня есть подарок. Я вспомнил, что у тебя день рождения, и сам сделал открытку. Поздравляю!

Штефи, взяв подарок, разглядывает его несколько секунд, затем растроганно смотрит на меня:

— Откуда ты знал про мой день рождения?

— Просто знал.

— Спасибо, очень приятно.

Она быстро уходит.

НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ она возвращается с тренировки как раз в тот момент, когда приезжаем мы с Брэдом. Вокруг полно фанатов и репортеров, и Штефи, похоже, очень стесняется. Она замедляет шаг, слегка машет мне рукой и шепотом спрашивает:

— Как тебя найти?

— Я дам Хайнцу свой номер телефона.

— Хорошо.

После тренировки мы с Перри и Брэдом сидим в арендованном доме и спорим, когда она позвонит.

— Скоро, — утверждает Брэд.

— Очень скоро, — уточняет Перри.

Проходит день. Звонка нет.

И еще один день — все еще не звонит.

Не нахожу себе места. В понедельник начинается Уимблдон, а я не могу спать, не могу думать. Даже снотворное не помогает побороть мое волнение.

— Лучше бы она позвонила, — говорит Брэд. — Иначе ты рискуешь вылететь в первом круге.

В субботу вечером, сразу после ужина, звонит телефон.

— Алло!

— Привет, это Штефани.

— Штефани?

— Штефани.

— Штефани — Граф?

— Да.

— Значит, тебя зовут Штефани?

Она объяснила: мама в детстве звала ее Штефи, об этом пронюхали журналисты, в результате это имя к ней прицепилось. Но сама себя она называет Штефани.

— Значит, Штефани, — говорю я.

Разговаривая с ней, я скольжу по деревянному полу гостиной в шерстяных носках, словно на лыжах. Брэд призывает меня угомониться и сесть в кресло, иначе я сейчас сломаю ногу или вывихну колено. Тогда я начинаю быстрым шагом мерить комнату по периметру. Брэд, улыбаясь, говорит Перри:

— Грядет удачный Уимблдон.

— Тссс! — шикаю я, уходя в дальнюю комнату.

— Слушай, — обращаюсь я к Штефани. — Там, в Ки-Бискейн, ты сказала, что не хочешь недопонимания между нами. И я тоже. И поэтому я хочу сказать тебе, просто сказать, прежде чем мы продолжим говорить, что я считаю тебя красавицей. Я уважаю тебя, восхищаюсь тобой и был бы просто счастлив, если бы мог познакомиться с тобой поближе. Это и есть моя цель, план действий и главное желание. Скажи мне, что это возможно. Скажи, что мы можем пойти поужинать.

— Нет.

— Ну, пожалуйста.

— Нет, это невозможно, здесь невозможно.

— Хорошо. Не здесь. Можем мы поужинать где-нибудь еще?

— Нет. У меня есть друг.

Я думаю: друг. Все еще друг. Я читал о нем. Он гонщик. Они вместе уже шесть лет. Пытаюсь придумать что-нибудь умное, что я мог бы сказать ей, чтобы убедить ее дать нам возможность побыть вместе. Но молчание тянется уже слишком долго, момент упущен, и я могу пробормотать лишь:

— Шесть лет — долгий срок.

— Да. Да, очень.

— Если ты не двигаешься вперед — ты откатываешься назад. Этому меня научила жизнь.

Она молчит. Но даже по ее молчанию я понимаю, что задел чувствительную струну.

— Быть может, это не совсем то, что тебе нужно? — продолжаю я. — То есть я бы не хотел лезть со своими умозаключениями, но все-таки…

Я почти не дышу. Она не пытается спорить.

— Я ни в коей мере не хочу быть неуважительным по отношению к тебе и не хочу допускать никаких вольностей, но, быть может, все-таки согласишься хотя бы подумать о том, что — возможно, только возможно — тебе стоило бы познакомиться со мной ближе?

— Нет.

— Быть может, хотя бы чашку кофе?..

— Я не могу появляться с тобой на публике. Это будет неправильно.

— Тогда, быть может, я могу писать тебе письма?

Она смеется.

— Можно, я пришлю тебе подарок? Могу я хотя бы дать тебе возможность узнать меня лучше, прежде чем ты решишь: воспользуешься ли ты этой возможностью?

— Нет.

— И даже письма?..

— Мою почту читают.

— Понимаю.

Стучу себя кулаком по лбу. «Думай, Андре, думай».

— Хорошо, — наконец говорю я. — А как тебе такая идея: следующий твой турнир в Сан-Франциско, а у нас с Брэдом как раз там тренировки. Ты ведь говорила, что любишь Сан-Франциско. Быть может, мы сможем встретиться там?

— Это возможно.

— Возможно?

Я жду, пока она скажет что-нибудь более конкретное. Но она молчит.

— Тогда я позвоню тебе? Или ты сама позвонишь?

— Позвони мне после этого турнира.