Откровенно. Автобиография

Мы шли из Кембриджского клуба в 7Eleven, когда я почувствовал, что не могу больше держать это в тайне. Оба в наушниках, воткнутых в плеер Перри. Мы слушаем «Purple rain» в исполнении Принца. Я хлопаю приятеля по плечу, прошу его снять наушники.

— Что?

— Я не знаю, как тебе сказать.

Он внимательно смотрит на меня.

— Сказать о чем?

— Перри, я нарушил наш договор.

— Ты врешь!

— В Австралии я пил пиво.

— Один раз?

— Четыре.

— Четыре!

Я опускаю голову.

Перри думает, разглядывая вершины далеких гор. «Знаешь, Андре, — наконец говорит он, — нам всем в жизни приходится делать выбор. Ты свой сделал».

Я догадываюсь, что он оставляет меня наедине с моей виной.

Однако через несколько минут ему становится интересно: каково пиво на вкус? Я вновь не хочу врать другу и признаюсь, что мне оно очень понравилось. И вновь прошу прощения. Но мне нет нужды изображать раскаяние. Перри прав: наконец-то мне предоставили выбор — и я его сделал. Конечно, лучше бы мне не пришлось нарушать наш с Перри пакт, и все-таки я не собираюсь сожалеть из-за того, что наконец-то проявил свободу воли.

Перри хмурится, как отец. Не как мой или его отец, а как папа, каким его показывают по телевизору. Ему бы очень пошли шерстяная кофта и трубка. Я думаю о том, что нашим пактом мы с Перри на самом деле пообещали стать друг другу отцами. Растить друг друга. Я вновь прошу прощения и вдруг понимаю, как сильно скучал по нему. И тогда я вновь заключаю договор, на сей раз с самим собой, о том, что больше никогда не уеду из дома.

НА КУХНЕ КО МНЕ ПОДХОДИТ ОТЕЦ и говорит, что нам нужно кое-что обсудить. Я гадаю, слышал ли он про пиво.

Он приглашает меня за стол и садится напротив. Нас разделяет незаконченный пазл от Нормана Роквэлла. Отец сообщает: недавно смотрел телепрограмму, в которой шла речь о теннисной школе на западном побережье Флориды, недалеко от Тампа-Бэй. Это первая подобная школа, говорит он. Учебный лагерь для молодых теннисистов. Руководит ею бывший парашютист Ник Боллетьери.

— Ну и что?..

— Ты едешь туда.

— Что?

— Ты не сможешь продвигаться дальше здесь, в Лас-Вегасе. Ты побеждаешь всех местных ребят и вообще всех ребят здесь, на Западе. Андре, ты победил даже студентов местного колледжа! Мне больше нечему учить тебя.

Отец не говорит об этом, но и так понятно: он хочет воспитывать меня не так, как брата и сестер. Он не желает повторять прежних ошибок. Он сломал их спортивную карьеру, потому, что держал при себе слишком долго, слишком близко, попутно испортив и личные отношения с ними. С Ритой дела совсем плохи: недавно она сбежала с Панчо Гонсалесом, теннисной легендой старше ее по крайней мере на тридцать лет. Отец не хочет сдерживать меня, ломать или разрушать мое будущее. Поэтому он отправляет меня в ссылку. Отсылает, не в последнюю очередь, чтобы спасти от себя самого.

«Андре, — говорит он, — ты должен заниматься теннисом, даже когда ешь, пьешь и спишь. Только так ты сможешь стать лучшим из лучших».

Я и так занимаюсь теннисом, даже когда ем, пью или сплю.

Но отец хочет, чтобы я делал это вне дома.

— Сколько стоит эта теннисная академия?

— Около двенадцати тысяч долларов в год.

— Для нас это слишком дорого.

— Ты поедешь туда только на три месяца, это всего три тысячи.

— Это тоже слишком дорого.

— Это вложение в будущее. В тебя. Мы что-нибудь придумаем.

— Но я не хочу ехать!

По лицу отца я вижу, что он уже принял решение. Разговор окончен.

Я пытаюсь быть оптимистом. В конце концов, это всего три месяца, за это время можно вынести что угодно. А может, это будет не так плохо? Например, как в Австралии. Тогда мне даже понравится. А может быть, в этой школе будет еще что-то хорошее, о чем я пока не знаю. Вдруг это будет похоже на командную игру?

— А как быть со школой? — спрашиваю я. Я учусь в седьмом классе.

— Там есть школа, в городке неподалеку, — отвечает отец. — Будешь ходить туда по утрам на полдня. А днем и вечером заниматься теннисом.

Похоже, это будет утомительно. Позже мама призналась мне: в передаче «60 минут» довольно подробно рассказывали об этом Боллетьери, который на своем спортивном конвейере заставляет детей трудиться до седьмого пота.

В КЕМБРИДЖСКОМ КЛУБЕ устраивают прощальную вечеринку в мою честь. Мистер Фонг угрюм, Перри, кажется, готов наложить на себя руки, и даже отец выглядит не слишком уверенным. Мы едим торт, играем в теннис воздушными шариками, затем прокалываем их булавками. Каждый считает своим долгом хлопнуть меня по спине и сообщить, как здорово мне предстоит провести время.

«Знаю, — говорю я. — Жду не дождусь, когда познакомлюсь с ребятами из Флориды».

Ложь звучит неубедительно, будто удар мяча о деревянный обод ракетки.