Откровенно. Автобиография

— Только за это я разобью этого парня в трех сетах, — обещаю я Перри. — Дам ему выиграть девять геймов, не больше.

Толпа приветствует Коннорса. Это вам не Страттон. Здесь я выступаю в роли плохого парня. Агасси — нахальный выскочка, осмелившийся бросить вызов великому человеку. Они мечтают, чтобы Коннорс сокрушил само время, и лишь я один препятствую этому волшебному сценарию. Всякий раз, когда толпа взрывается приветствиями, я думаю: догадываются ли они, как этот парень ведет себя в раздевалке? знают ли, что говорят о нем знакомые? могут ли представить, как он отвечает даже на дружеское приветствие?

Я без особых усилий веду в матче, победа близка, и вдруг какой-то человек с трибун громко кричит:

— Давай, Джимми! Он — никто, а ты — легенда!

Слова на мгновение повисают в воздухе, оглушительные, огромные, как плывущий над стадионом дирижабль с рекламой Goodyear, и двадцать тысяч фанатов разражаются хохотом. На лице Коннорса появляется слабая улыбка, он кивает и одним ударом отправляет мячик кричавшему: сувенир.

Толпа неистовствует, Коннорсу аплодируют стоя.

Подхваченный волной адреналина и гнева, в последнем сете я разбиваю легенду в пух и прах. 6–1.

После матча рассказываю репортерам о разговоре с Коннорсом, состоявшемся накануне игры. Они пересказывают мои слова Коннорсу.

— Мне нравится играть с ребятами, которые по возрасту годятся мне в дети, — заявляет он в ответ. — Может, мы и правда сталкивались с этим парнем: ведь я проводил много времени в Вегасе.

В полуфинале вновь уступаю Лендлу. Мне удается дотянуть игру до четвертого сета, но все же он слишком силен. В попытке истощить его силы окончательно выматываюсь. Несмотря на все усилия Хромого Ленни и Плюющегося Пата-Чилийца, я не в состоянии противостоять игроку такого масштаба. Обещаю себе, что, вернувшись в Вегас, не пожалею сил на поиски человека, который сумеет как следует подготовить меня к предстоящим битвам.

А ВОТ НАУЧИТЬСЯ СРАЖАТЬСЯ С ПРЕССОЙ меня не сможет никто. Это даже не сражение, а бойня. Каждый день какая-нибудь газета или журнал разражается статейкой, направленной против Агасси. Колкость от коллеги-спортсмена. Обличения от спортивных журналистов. Свежая порция клеветы, замаскированная под аналитику. Я — панк, я — клоун, я — жулик. Мой высокий рейтинг — результат тайного сговора, действий темных сил, неуемного фанатизма подростков. Я не стою такого шума, ведь не выиграл ни одного из турниров Большого шлема.

Миллионы поклонников любят меня, присылают мешки писем, некоторые — с фотографиями обнаженных женщин и их телефонами, нацарапанными на полях. Тем не менее меня ежедневно поносят за внешний вид, поведение, да и вообще безо всякой причины. Я осваиваюсь в роли злодея-бунтаря, привыкаю к ней, врастаю в нее. Эта роль — часть моей работы. Очень скоро превращаюсь в ее заложника. Я злодей — бунтарь навсегда, на каждом матче.

Обращаюсь за советом к Перри. Лечу на противоположное побережье США, чтобы провести с ним уик-энд. Перри изучает бизнес в Джорджтауне. Мы закатываем грандиозные ужины, он ведет меня в свой любимый местный бар Tombs и за стаканом пива приступает к тому, что у него всегда получалось: переформулирует мои проблемы, и они на глазах становятся более определенными. Если я — человек действия, то Перри, безусловно, человек слов. Сначала он заявляет, что моя проблема — в организации общения между мной и окружающим миром. Затем он уточняет предмет этого общения. Перри признает: для ранимого, чувствительного человека невыносимо, когда с него ежедневно прилюдно сдирают кожу. Но, утверждает он, это лишь временно, пытка продлится недолго. Дела пойдут куда веселее, когда я начну выигрывать турниры Большого шлема.

Выигрывать? Так в этом вся проблема? Почему мои победы должны менять мнение людей обо мне? Выигрываю или проигрываю — я остаюсь прежним. Я должен выигрывать, чтобы заставить всех заткнуться? Чтобы удовлетворить толпу спортивных писак, с которыми даже не знаком?!

ФИЛИ ВИДИТ, что я страдаю и не знаю, что делать. Он тоже в поисках. Он искал себя всю жизнь, сейчас делает это еще более напряженно. Брат признался, что ходит в церковь, ну, что-то вроде церкви в офисном комплексе в западной части Вегаса. Эта церковь не относится ни к одной из основных религий, рассказал он, и пастор там тоже не такой, к каким мы привыкли.

Однажды он затащил меня на службу, и я вынужден был признать: пастор, Джон Паренти, действительно отличается от других: носит джинсы и футболку, у него длинные песочно-бежевые волосы. Он больше похож на серфингиста, чем на пастора. Он необычен, а это мне нравится. Не побоюсь этого слова, он — бунтарь. Мне нравится его крупный орлиный нос, его по-собачьи грустные глаза. Я попадаю под бесхитростное обаяние его служб. Джон делает Библию простой. Без самомнения, без догматизма — лишь здравый смысл и ясность мысли.