Открытая книга

Оно сохранилось, это качество, и на десятый, и на одиннадцатый, и на двенадцатый день. Когда мы вернулись в Москву, специальная комиссия Главэкспорта явилась в нашу лабораторию, и главный дегустатор, уже не сморщенный старичок, а прекрасно одетый, атлетического сложения красивый человек, на двадцатый день попробовал нашу икру и нашел, что «качество сохранилось». Лишь на тридцать третий день при комнатной температуре промытая лизоцимом икра стала портиться, а на льду сохранялась полтора года.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Рубакин, встретивший нас на перроне, сказал, что Андрей условился поехать вместе с ним, но его вызвали по срочному делу. Он просил, чтобы я не беспокоилась, если ему придется поздно вернуться домой.

– А где он? Что случилось?

– Честное слово, ничего не случилось, – торопливо и, как мне показалось, растерянно ответил Рубакин. – Ну, как съездили? Похудели-то как! Кожа да кости!

– Петр Николаевич, что случилось?

– Да ничего же, я вам говорю! Дома у вас все в порядке, я вчера заходил. Павлик здоров, читает букву "А" и сердится, что мама Таня так долго не едет.

– Куда вызвали Андрея?

– Вот беспокойная душа! – разведя руками, сказал Рубакин. – По-видимому, авария на строительстве метро, – шепнул он, взяв меня под руку и идя рядом в шумной, двигавшейся к зданию вокзала толпе. – Его еще вчера вызвали. Он не ночевал дома.

– Вот что! Вы бы так и сказали!

Кроме лабораторного оборудования, мы везли с собой два пуда икры – нашей, зиминской и нейтральной. Рубакин с шофером институтской машины пошел получать наш багаж. Лена зачем-то побежала за ними и через несколько минут вернулась взволнованная, я видела это с первого взгляда.

– Знаешь, что он сказал? Нашу лабораторию переводят в Рыбтрест.

– Что такое?

– Первый этаж институтского здания отдают Горздраву, и Крамов ходатайствует о передаче лаборатории в Рыбтрест.

– Он с ума сошел?

– Кажется, готовится приказ наркома.

– Ну, нет! Этого не будет!

Лена с досадой махнула рукой.

– Ты не допустишь?

– Нет, не я.

– А кто же?

– Мы.

– Объясните, Петр Николаевич, что это значит? – спросила я, когда багаж был осторожно погружен на институтский пикап и мы налегке отправились к трамваю. – Неужели это правда, что нашу лабораторию…

– А, Елена вам уже доложила! Разумеется, правда!

– Но почему же в Рыбтрест? Мы занимались вопросом о саморазогревании торфа, – что же, если бы работа удалась, лабораторию перевели бы в Главторф? Мы выделили лизоцим из хрена – значит, в Плодоовощ или куда там еще? Что это за чепуха, в самом деле?

– Не кипятитесь, доктор. Скоро только блины пекут. Дело гораздо сложнее, чем вы думаете. Вас не переводят в Рыбтрест, а передают промышленности. Понятно?

– Нет.

– На последнем Ученом совете Крамов произнес длиннейшую речь о задачах нашего института. Он объявил, что его обвиняют в голом теоретизировании, в отрыве от практики. Так вот, с целью доказать, что все это клевета, он передает рыбной промышленности одну из лучших лабораторий своего института. Правда, он скорбит. Он делает это скрепя сердце. Но в то время, когда «Правда» в каждой передовой указывает, что наука должна всемерно помогать промышленности, он, профессор Крамов, не считает себя вправе остаться в стороне. Что с вами, Татьяна?

– Ничего особенного.

– Вы побледнели.

– Плохо спала… А вот и наш номер.

Андрей не позвонил ни в семь, ни в восемь часов, и в конце концов я не выдержала и поехала к нему на работу, надеясь, что мне удастся хоть передать ему бутерброды, – я не сомневалась в том, что он ничего не ел со вчерашнего дня…

Доктор Белянин, начальник Андрея, полный, пожилой, с оглушительным голосом, с красным мясистым лицом, остановил меня, когда я со всех ног влетела в подъезд управления.

– Татьяна Петровна, здравствуйте! – так громко, что я невольно вздрогнула, закричал он. – Я вас напугал?

– Здравствуйте, Илья Ильич.

– Супруга разыскиваете? Он на трассе.

– Знаю, что на трассе. Вы его увидите?

– Я к нему еду.

– Вот что! Так возьмите меня с собой.

– Не могу, честное слово. Вас не пропустят.

– С вами-то? Мне бы только бутерброды ему передать и сказать два слова. Ведь я сегодня из командировки вернулась. Мы полтора месяца не виделись.

– Не могу.

Мы вместе вышли на улицу. Белянин тяжело сел в машину. Потом, едва не вывалившись на мостовую, открыл дверцу и сказал:

– Я передам бутерброды.

– Ну, я вас очень прошу. У меня все документы с собой. Вы скажете, что я из Горздрава.

Несмотря на свою внешность, Белянин был человек добрый и деликатный. Он подумал, сделал сердитое лицо и закричал:

– Садитесь!