Открытие

— Подумайте еще раз. Припомните. Не ошиблись ли вы с задвижками. Это очень важно.

И она старательно, по-детски, нахмурила лоб — вспоминала.

— По-моему — нет, — сказала она виновато. — Я же подождала, когда температура снизилась, и потом закрыла задвижку. И открыла правую… И уж совсем потом отошла, села, взяла журнал. Задумалась, вот не помню о чем, и сразу взрыв…

Валерий поднялся. Конечно, она говорит правду. Дело не удастся кончить сегодня. И вообще неизвестно, кончится ли оно когда-нибудь. По крайней мере обвинительного заключения он не подпишет.

Он вышел на бульвар. Прямо за пожелтевшей травой газона начиналось море. Мысли ясные. Этот взрыв, 17-го, явление уникальное, на протяжении десятков лет взрывов не было. Значит и скважина, которая его вызвала, должна быть необычной. Ну да, необычной. Скажем, глубже пяти тысяч метров — таких раньше не бурили.

Или новая, с недавно открытого месторождения. Или, наоборот, очень старая. Случается, что промысловики возвращаются на нефтяные горизонты, которые эксплуатировались полвека назад. Тогда и крекинга не было…

Итак, первое — скважина исключительная.

Второе условие. Вступить в строй она должна была незадолго до взрыва. Скорее всего, в этом году… Больше взрывов не было. Очевидно, вскоре после 17-го скважина перестала давать нефть, вышла из строя. Это третье. Очень хорошо. Скважин, которые удовлетворяли бы всем трем условиям, наберется, наверное, не так уж много.

Валерий хлопнул в ладоши. Хорошая или плохая, но это уже система. Вспомнил Левина: «Неизвестное науке — это же очень серьезно, это же чрезвычайно!» Стоп, не увлекаться. И все-таки лед тронулся, тронулся, господа присяжные заседатели…

Он научился экономить минуты. Знал наизусть расписание электричек, места остановок служебных автобусов, приспособился ездить на чем придется, даже на подводах. И все равно времени не хватало. Дни исчезали, просачивались сквозь пальцы, терялись в бумагах, в пробах, в беготне.

Он понимал, что до срока не успеет. А дальше? Выход был один: не думать. Вертеться в колесе ежедневных дел. Вставать в пять. Без четверти шесть выходить из дому. В электричке читать сегодняшние газеты и брошюры. На промысле — листать паспорта скважин, наблюдать за взятием проб. Везти очередную партию в лабораторию. Забегать или звонить в прокуратуру. Вечеромкниги и центральные газеты, их приносят в конце дня.

Ложиться и думать о чем-нибудь постороннем — скажем, о футболе. И засыпать.

Впрочем, по совести, все не так мрачно. С хитрым промысловым делом он как будто освоился. Может, поэтому девушки, берущие пробы, считают его своим.

Вчера вечером Марутин, заведующий третьим промыслом, сказал: «Кидай свою бюрократию и иди ко мне оператором. Свежий воздух, простор. Оклад не ниже, и премии, и будущее. Станешь мастером, кончишь заочно». Сказано было в шутку, а запомнилось — пожалуй, возьмет.

Но дела шли плохо. Давно и как-то очень уж быстро кончилась главная его надежда: глубокие скважины.

Одну за другой он вычеркнул из списка скважины, пробуренные на новых площадях. Остались наименее перспективные.

Он просыпался ночью и лежал, мучительно тасуя в памяти номера скважин. Ему чудилось, что сеть, которую он забросил-частая, прочная сеть, порвалась, и та, проклятая, скважина, ушла, выскользнула, как рыба.

Он зажигал настольную лампу, брал до боли знакомые книги.

Но нет, ошибки не было. Рыба не могла уйти. И все-таки — Валерий чувствовал — она ушла…

Он освободился рано и решил съездить к Женьке.

Последнее время они почти не виделись. Он попадал в институт поздно, когда лаборатория уже не работала, и оставлял бутылку у старика-сторожа. Старику было скучно. Растягивая беседу, он смотрел бутылку на свет, нюхал и, весело качая головой, говорил одно и тоже:

— Опять «Юбилейный»?

Уже садясь в трамваи, он вспоминал, что вчерашние пробы остались в прокуратуре. Делать крюк не хотелось, но в этом деле он с несколько даже суеверным чувством избегал малейшей небрежности. Бутылок было всего восемь, и в сумке они чувствовали себя слишком свободно. Когда он влезал в троллейбус, бутылки так дребезжали, что на него стали оглядываться.

— Привет паукам-эксплуататорам! — встретил его Женька. — Баста! Сегодня кончаю в четыре, домой и в кино. Присоединяешься?

— А то в остальные дни трудишься до восьми…

— По крайней мере до пяти, иногда и до шести.

— Что-то не наблюдал.

— Ясно. Эксплуататорам не доставляет удовольствия видеть как на них гнут спины. Что принес? Нефть с горизонтов моей бабушки?

— Совсем наоборот.

— Ну-ну! — Женька заинтересовался.

Три дня назад на своем столе в прокуратуре Валерий нашел записку: номер телефона и короткая просьба; «Позвоните в объединение Рустамову».

Он удивился: что-нибудь случилось? Позвонил.

— Товарищ Крымов? Да-да… — мягкий, почти не искаженный телефоном голос показался давно знакомым, хотя Валерий слышал его лишь однажды. Ну, как дела? Ничего нового? Расскажите, пожалуйста, подробно. — И еще несколько раз, пока он рассказывал: — Подробнее… Подробнее…

Потом трубка надолго замолкла: на той стороне провода думали, а, может быть, и советовались.