Открытие Франции. Увлекательное путешествие длиной 20 000 километров по сокровенным уголкам самой интересной страны мира

Но и герцогиня де Берри, должно быть, иногда на короткое мгновение видела перед собой панораму событий, гораздо более широкую, чем область политики и честолюбивых стремлений отдельных людей. Герцогиня спала на поросших тимьяном пустынных равнинах Прованса и пряталась во рвах Вандеи. Она втирала в свои голые ноги землю устья Луары и видела, как погода то способствует ее планам, то словно вступает в заговор с ее врагами. На шкале времени, отмеченном стоячими камнями, перегоном стад, соборами и шоссе, изгибы и повороты политической истории были крошечной тропинкой в огромном, быстро меняющемся пейзаже.

Усмирение запада Франции было частью гораздо более длительного процесса ее колонизации – и в политическом, и в первоначальном смысле этого слова («освоение земли», от лат. colere, что означает «обрабатывать»). Непокорный нрав населения сам по себе не был непреодолимой трудностью. Но в сочетании с неподатливой почвой он был таким препятствием для развития страны, которое можно преодолеть лишь экономическим путем. В более ранние эпохи Французское государство создавало на западе страны передовые посты своей власти, но они погибали из-за климата, местности и необратимых природных изменений. Ришелье в 1620-х годах перестроил деревню Бруаж на краю болот Пуату, чтобы у Франции был большой морской порт на Атлантическом океане и база, откуда можно было бы вести осаду протестантского города Ла-Рошель. Со стен Бруажа племянница Мазарини смотрела на корабли военного флота и на пустынное побережье, думая о своем любимом, молодом Людовике XIV, которого заставляли жениться на испанской инфанте.

Протестантская Ла-Рошель и ее английские помощники потерпели поражение, ее укрепления были разрушены до основания. Но другой, более стойкий и менее прямолинейный враг – вода постоянно атаковала побережье Франции. Она подтачивала основания скал Нормандии, блокировала порты на Средиземном море и изменяла карту французской границы на Атлантике. Порт Бруажа обмелел из-за ила, и торговля солью была перенесена в другие места. Цитадель, от которой когда-то отплывали корабли в Луизиану и Квебек, превратилась в островок из низких белых домов среди болот. Позже Бруаж использовали как тюрьму. В 1772 году, когда Франсуа Марлен видел этот город, океан отступил от Бруажа на 2 мили к западу, оставив после себя равнину с гниющей растительностью и постепенно сокращавшуюся колонию солдат, которым заплатили за то, что они приехали сюда жить. По словам местного священника, который сам изгнал себя в эту атлантическую Сибирь за свои грехи, жители Бруажа становились дряхлыми стариками в 40 лет из-за заразных испарений, поднимавшихся от покрытых морской водой во время прилива берегов, в которые постепенно погружались укрепления города.

Даже Наполеон Бонапарт прилагал усилия к тому, чтобы надолго оставить свой след на западе Франции. В 1804 году он приказал перенести столицу департамента Вандея из Фонтене-ле-Пёпль (так революционеры переименовали город Фонтене-ле-Конт – из «графского» в «народный») в жалкую деревушку Ла-Рош-сюр-Йон, большая часть которой была стерта с лица земли во время Вандейской войны. На месте деревушки был заложен новый город, получивший название Наполеон или Наполеонвиль[47], и в нем поселили новых жителей – солдат и государственных служащих. Из них власти предполагали создать приезжий правящий класс, не связанный никакими обязательствами верности с этим краем. За следующие четыре года на пустом месте медленно поднялся «самый скучный город во Франции» (путеводитель Мюррея, 1854). Наполеонвиль был рассчитан на 15 тысяч человек, но земля диктовала свои условия, и жители бокажей не желали объединяться.

Города-крепости Вобана – Гравелин, Мобеж, Неф-Бризак, Бельфор и т. д. – вызывали такое же всеобщее отвращение, какое сейчас вызывают микрорайоны, застроенные жилыми многоэтажками 1960-х годов. Наполеонвиль с его дешевыми домами из булыжника и безликими общественными зданиями, которые опоясывал бульвар без деревьев, стал новым стандартом городского уродства. Вернувшись в этот город в 1808 году, Наполеон увидел «отвратительнейшую картину беспорядка и грязи». В водосточных канавах плескались гуси и утки. Из памятников были только намокшая от дождя деревянная триумфальная арка и жалкий обелиск. Понадобилось больше ста лет, чтобы население Ла-Рош-сюр-Йон достигло расчетной величины. Шесть главных дорог, расположенных веером, чтобы войска могли выступать в поход во всех направлениях, оставались сосудами безжизненного тела до 1866 года, когда к городу подошла железная дорога.