Открытие Франции. Увлекательное путешествие длиной 20 000 километров по сокровенным уголкам самой интересной страны мира

Данные, которыми так богаты наказы, нельзя считать вполне достоверными. Жители некоторых мест надеялись, что смогут не платить налог, если опишут свою землю как безводную пустыню, гнилые пойменные луга, которые заливает вода во время паводка, или бесплодную путаницу из скал и водных потоков, которую разоряют сорняки и дикие звери. Если бы им удалось доказать, что эту землю невозможно обрабатывать, ее не стали бы облагать налогом. В наказе города Сексе-ле-Буа (департамент Мёрт-и-Мозель) было сказано, что две трети его жителей составляют вдовы и что все физически крепкие люди, с которых брали 20 процентов налога, «продали свою жалкую мебель и ушли жить в леса». Жители некоторых деревень старались переложить налоговое бремя на соседей, которым, вероятно, больше повезло. Наказы из провинции Керси звучат так, словно в окрестностях города Кагора весь плодородный слой земли уже давно смыт водой. Вот как описывали свои трудности жители деревни Эскамп, и почти эти же слова встречаются во многих других наказах: «Можно увидеть старых бедняков, которые не могут уйти прочь, чтобы просить милостыню у щедрых благотворителей, потому что возраст и груз работы отняли у них силы и они стонут от голода. Каждый день можно увидеть множество маленьких детей, стонущих от голода, несмотря на бдительность (так! – Авт.) их отцов и матерей. Таково жалостное состояние нашей несчастной общины, которую без малейшего колебания можно назвать самой несчастной из всех, которые существуют или могли существовать когда-либо».

Люди, посылавшие наказы, относились к прошедшим страданиям с грубоватым безразличием; это усилило и без того подозрительно большое сходство между наказами. Центральные комитеты требовали от местных комитетов фразы-клише, и местные комитеты их копировали. Жители одной деревни находили подходящее словесное выражение для своих страданий, а жители других деревень повторяли эти впечатляющие детали: дети едят траву, слезы смачивают хлеб, крестьяне завидуют своей скотине и т. д. Но дети, которые ели траву, явно не выдумка для красоты слога. В 1788 году урожай был хуже, чем обычно, а наказы составлялись в опасные голодные месяцы, когда прошлогодние запасы кончались, а хлеб нового урожая еще не созрел. Жители сравнительно процветавшего города Эспер явно не извлекали никакой выгоды для себя, когда написали о своих соседях так: «Еще не случалось, чтобы наши дети жевали траву, как дети наших соседей. Наши старики счастливее, чем старики в окружающих нас местностях: они почти все пережили суровый прошлый январь. Только один раз мы с прискорбием увидели, что один из наших жителей умер от голода».

Некоторые из этих рассказов звучат неубедительно, но это отчасти потому, что они – результаты многих часов умственного труда. Те, кто их писал, старательно подбирали нужные слова, наряжая свою уезжавшую в город беду в негнущееся парадное платье, которое было ей не к лицу. Преувеличение было не уловкой, которую подсказала скупость, а способом выживания. Налоговые инспекторы являлись в деревню в сопровождении вооруженных драгун и начинали искать признаки того, что кто-то недавно получил доход, – перья домашней птицы на крыльце, новую одежду, следы недавнего ремонта на гниющих сараях и крошащихся стенах. Эти сборщики налога сами были местными и часто едва умели считать; если сборщику не удавалось набрать заданную ему сумму, он мог попасть в тюрьму.

Даже над зажиточным крестьянином всегда висела угроза попасть в беду. Мало было тех, кто прожил жизнь без внезапных неудач. Каждый год несколько деревень и городских округов превращались в дым. По словам английского путешественника, который в 1738 году ехал по Юре из Салена в Понтарлье, ему сказали, «что на всем этом тракте вряд ли есть хотя бы одна деревня, которая не погибает от пожара по меньшей мере раз в десять лет». Сам Сален в 1825 году был почти полностью уничтожен пожаром, который бушевал три дня. В 1720 году огнем был уничтожен город Ренн, а в 1864-м – значительная часть Лиможа. Солома была дешевым материалом для крыш (ее собирали в октябре с полей после жатвы), но в ней жило много насекомых, и она легко загоралась, если ее не покрывал полностью слой смеси из глины, негашеной извести, конского навоза и песка. (В некоторых местах в середине XIX века было запрещено крыть соломой новые здания. Ее заменило красное гофрированное железо; считалось, что оно приятно украсит пейзаж, добавив в него свой яркий цвет.) Многие люди сгорали в своих домах или погибали, когда их дом внезапно обрушивался. Можно удивиться тому, как часто люди оказывались в нищете из-за самопроизвольного возгорания навозной кучи или стога сена. Часто в таких пожарах обвиняли завистливых соседей или помешавшихся на страсти к поджигательству ведьм.