Открытие Франции. Увлекательное путешествие длиной 20 000 километров по сокровенным уголкам самой интересной страны мира

Массовые передвижения жителей этой равнинной половины страны были не слишком дальними, хотя для тех, кто в них участвовал, это все же было великим странствием. Весной длинные вереницы бургундских девушек с вьючными ослами, на которых они везли свой багаж и ехали сами, если уставали, направлялись в Бри, Бос и Гатине. Там девушки мотыжили поля, пока не наставало время вернуться в Бургундию и собирать виноград. Пшеничные поля Парижского бассейна тоже привлекали большие отряды сельскохозяйственных рабочих из Северной Франции. До сих пор в конце лета и начале осени на дорогах появляются группы странствующих жнецов, которые переезжают с места на место в грузовиках или живут в фургонах, создавая на границах виноградников маленькие пригороды с веревками, на которых сушится белье, и спутниковыми антеннами. Иногда можно увидеть семью странствующих сельскохозяйственных рабочих. Члены семьи идут цепочкой друг за другом и внимательно смотрят вперед, на дорогу; их походка может показаться медленной лишь на расстоянии.

Когда-то эти сезонные мигранты были заметны и в сельской местности, и в городах. В некоторые дни главные площади маленьких городков и больших городов на рассвете бывали заполнены сотнями прошагавших всю ночь семей со свертками в руках – сменой одежды, в которую был завернут серп. Такие «биржи труда» назывались «лу» (loues) или «луе» (louées). Жнецы прикрепляли к одежде колосья, а пастухи – клочки шерсти; возчики вешали себе на шею плеть. Домашние слуги надевали свои лучшие наряды и держали в руке знак своей профессии – букет цветов или пучок листьев. Работодатель приказывал им пройтись перед ним, чтобы увидеть, не калека ли перед ним, и смотрел, есть ли на ладонях мозоли: если есть, человек – старательный работник. Монета, положенная на ладонь работника, служила печатью на договоре найма. Постепенно толпа соискателей становилась меньше, а люди в ней – мельче, старше и дряхлее. Те, которые остались не нанятыми даже в самом конце дня, все же могли найти себе работу на уборке урожая – стать сборщиками колосьев. В этом случае им предстояло пройти сотни миль за месяц или два до того, как они вернутся домой.

В горной половине Франции торговля людьми выглядела более драматично. Во второй половине XIX века, причем во второй его половине, путешественники, направлявшиеся осенью на запад, видели большие отряды маленьких мальчиков, среди которых могли быть и несколько переодетых девочек. Одежда этих детей была из грубого коричневого сукна, на головах – широкополые шляпы, а на ногах – подбитые гвоздями башмаки. Все они шли в Париж из Дофине, Савойи и Пьемонта. Некоторым было всего пять лет. В столице им дали прозвище «зимние ласточки», потому что они появлялись на улицах Парижа как раз в те дни, когда ласточки улетали на юг и начинались холода.

За месяц до этого дети из разных деревень собирались на равнине у подножия Альп. Родители давали каждому из них немного денег, две или три рубашки, завязанные в шейный платок, буханку твердого как камень черного хлеба, паспорт и некоторым еще грубую карту, на которой было показано, где вдоль дороги живут родственники или друзья. Дети проходили до 50 миль в день, спали в амбарах и дополняли свою неистребимую буханку крадеными яйцами и яблоками. За время долгого пути от Савойи до Лиона, а потом дальше – до Парижа они имели время отрепетировать свои песни и уличные крики, а может быть, и какие-нибудь фокусы. Мальчики из Пьемонта часто несли с собой треугольник или шарманку, у других был сурок в клетке или хорек для ловли крыс. Большинству мальчиков из Савойи было суждено следующие десять лет выскребать сажу из парижских дымовых труб или носить в квартиры воду в оловянных ведрах. Многие из них работали также рассыльными, чистильщиками обуви и продавцами в лавках.