Не успели мы стать на якорь, как испанцы обстреляли нас с этих скал, и мы, дабы они видели, что у нас хорошие пушки, дали по ним двадцать выстрелов из полукулеврины[282]
, обстреляли их дома и затем прекратили огонь. Потом я послал на берег испанца к графу, губернатору острова, и написал ему, что я пришел не как голландцы, чтобы разграбить их город и сжечь их церкви, как это сделали голландцы в ... году [пропуск в тексте][283], но из нужды в воде, и только из-за нее. И потому, раз он начал войну и первым открыл огонь, то окажется виновным и в дальнейших враждебных действиях, отказывая нам в помощи; нам же придется изо всех сил себя сдерживать.Он прислал учтивое письмо, где сообщал, что был извещен с других островов, будто мы те самые турки, какие взяли Порта Санкта, иначе он был бы готов к моим услугам. Я ответил, что такие сведения он, верно, получил от мориска с Фортевентуры [Фуэртовентуры] и, чтобы разрешить его сомнения, я пришлю ему еще шестерых испанцев с Гран-Канарии, взятых у африканского берега на маленьком барке, которые убедят его, что мы христиане и подданные короля Великобритании, состоящего в полной дружбе и союзе с королем Испании.
После этого мы заключили соглашение, что его солдаты и все остальные, числом триста, уйдут из траншей над пристанью, где они великолепно защищены различными редутами, расположенными один над другим. Голландцам (когда они брали эту гавань, о чем говорилось выше) пришлось высадить свой отряд в шести милях от нее, и при переходе через горы они потеряли восемьдесят солдат. Я же со своей стороны должен был поклясться словом христианина, что высажу на берег не более тридцати матросов без оружия, дабы запастись водой, и что они не удалятся от моря более чем на пистолетный выстрел. Затем я обещал, что никто из матросов не войдет в их дома или сады.
По этому соглашению я послал на берег свою шлюпку с бочками и рискнул оставить на берегу только двух матросов и четырех человек для охраны шлюпки (на носу которой для большей безопасности было две добрых мортиры) и повернул шесть кораблей бортом к городу, каковой я разбил бы за десять часов, если бы они нарушили соглашение.
С испанцем, доставившим графу мое письмо, я послал супруге графа шесть отличных шейных платков и шесть пар перчаток и написал ей, что, если в моем флоте есть какая-либо вещь, достойная ее, она может располагать ею и мной. Она сказала в ответ, что сожалеет, что на ее бесплодном острове нет ничего достойного меня, и с этим письмом прислала мне четыре большие сахарные головы, корзину лимонов (и они пришлись весьма кстати для подкрепления многочисленных наших больных), корзину апельсинов, корзину нежнейшего винограда, другую — с гранатами и фигами, и скромные подарки эти сейчас я не отдал бы и за тысячу крон. Я дал ее слугам по две кроны каждому и весьма учтиво ответил на ее письмо. Так как в долгу у нее я не желал оставаться, то послал ей две унции серой амбры, унцию тонкого экстракта амбры, большую склянку розовой воды, которая здесь очень ценится, отличную миниатюру с изображением Марии Магдалины и вышитые гладью брыжжи[284]
. Эти подарки приняты были со столь большой благодарностью и со столькими изъявлениями признательности и долга, какие только можно было вообще выразить, и в субботу мне прислали корзину прекрасных белых булок и две дюжины жареных кур, а также различные фрукты[285].Тем временем, в пятницу, субботу и частично в воскресенье, мы наполнили водой двести сорок бочек и воскресным утром отошли, не испытав и не причинив обиды ни на фартинг. В знак этого граф прислал со своим монахом[286]
на борт моего корабля письмо дону Диего Сармьенто, послу в Англии, подтверждая, сколь благородны были мы и как честно вели дела с жителями острова.С 4 часов понедельника до 12 часов пополудни во вторник 23 сентября мы прошли 25 лиг на SWtS при ветре от NO.