Открытие Индии (сборник)

– Да-да, – отвечает она. – Не удивляйтесь. Ведь это именно мы создали ситуацию, из которой у вас был единственный выход. – Делает паузу, чтоб я успел понять остроту (я успеваю) и зачем-то добавляет: – В обоих значениях слова. Рада, Александр, что вы не побоялись этим выходом воспользоваться. Слушайте, а давайте-ка, присядем на травку? Я вам ситуацию разъясню, а то вы в очевидном недоумении. Располагайтесь поудобнее.

И сама – раз на бугорок, и принимает позу мадам де Рекамье.

Сажусь я (травка – шелк!), и начинает она рассказывать, для чего им понадобилось эту самую ситуацию с единственным выходом сюда создавать.

Я слушаю и помаленьку шалею. Потому что повторяет Лариса практически дословно те самые мысли, что давеча меня в парилке посетили. Про мудаков – так она и говорила без стеснения, вот вам крест! – количество коих во вселенной неизменно. И про подпространственный канал, по которому они из своего мира (планета Земля, век двадцать третий или около того) этих ребят до недавней поры с большим энтузиазмом депортировали в прошлое. Активней всего – в конец двадцатого и в начало двадцать первого века.

Додепортировались, разумеется.

Убыло их так сильно, что нарушилось некое м-равновесие в ноосфере. Вот и пришлось нашим потомкам, как китайцам, истребившим собственных воробьев, импортировать воробьев, то есть мудаков (вы не кипите, термин по меркам XXIII века законный) из других времен, из иных пространств. Выбирали, разумеется, самых ценных особей. Вроде нашего Илюхи. Он, кстати, не просто лучший, а по семибалльной шкале Ёкарева-Лэя, – выдающийся. Пять баллов ровно.

То есть выходит, бывают и покруче.

Не знаю, не знаю, лично не встречал.

Вот. Разъяснила она мне худо-бедно обстоятельства, и спрашивает:

– Куда вы теперь, Александр? Домой отправитесь или немного задержитесь? Хотите будущее увидеть? Двадцать четыре часа пребывания я вам гарантирую. А переночевать у меня можете. – И смотрит с интригующей усмешкой. Причём я великолепно понимаю, что означает эта усмешка. У нее как раз одежда в трех местах разом «протаяла» и, знаете, – как на подбор, ага!..

Честно говоря, тут я едва удержался, чтобы таки не прикрыться. Ставлю сотню против гривенника, мало кто смог бы повторить мой подвиг. Но Александр – значит мужественный.

– Спасибо, милая Лариса, – говорю, – мне задерживаться нельзя. Потеряют меня там ребята.

– Вряд ли, – заявляет она и эдак потягивается, негодница. – При условии, что останетесь здесь на сутки, возвратитесь в ту же минуту, из которой убыли. А точнее, несколько раньше.

– Тогда, – говорю я с наигранным сомнением, – можно, наверное, и переночевать, раз приглашаете. Только… как ваш муж на это дело посмотрит?

Она разгадала мою ребячью хитрость, смеется:

– Муж? Да я его в ваше время лет уж пять, как отправила.

– Искренне поздравляю, – говорю.

– Спасибо, Александр. Но, поверите ли… скучаю иногда. – Она вздохнула, потом поднялась и протянула мне руку: – Да черт с ним, со скотиной. Идемте.

И я пошёл.

Простите, конечно, однако здесь я прервусь на время. Сами понимаете, Александр – это не Шурик какой-нибудь, и в некоторых случаях обязан молчать.

…Как она и обещала, отсутствия нашего никто не заметил. Больше того, ни одна сволочь про Илюху даже не вспомнила, как не было человека! Вместо него обнаружился какой-то угрюмый субъект, ни к одному классу, ни «пы» ни «И», не относящийся. Ни рыба, ни мясо, зато знаток большой политики и подледного лова. Тоже, между прочим, Илья Геннадьевич Покатилов. Так его все зовут.

Но я-то точно знаю, что это подделка и всячески его избегаю. Пожалуй, даже больше, чем когда-то настоящего. Тот хоть наполовину человек был, а этот – вовсе андроид.

Как ни горько, в новый Эдем я больше попасть не сумел. Дверца в парилке исчезла бесследно. Да Лариса, в общем, меня об этом сразу предупредила. Потому что, если определять мой м-тип по знаменитой шкале Ёкарева-Лэя, он далеко в отрицательной области окажется. Минус семь, о как! Абсолютный минус. Чтобы меня уравновесить, таких деятелей, как Илюха, XXIII веку двое понадобится.

Только склоняюсь я к мысли, что Лариса солгала мне. Или хотя бы чуточку преувеличила мои достоинства.

О себе я, конечно, крайне высокого мнения.

Но не настолько же!

Децимация

– Ты снова нарушила обещание! – сказала мама. Обычного ехидства в её словах не было, а была неподдельная горечь. – Мне уже стыдно появляться в обществе. На меня кивают, за моей спиной шушукаются. И я их понимаю! – Мама гневно тряхнула головой. Шелковистая грива, которой я завидовала, сколько себя помню, взметнулась дивной короной и опала обратно на плечи. – Да, понимаю. Моя дочь, – она понизила голос до презрительного шипения, – снова влипла в омерзительную историю… Десятый раз. Какой срам.

– Девятый, – проблеяла я. – Это был последний. Клянусь, мамочка, это был последний-препоследний разочек! Он сам, этот парень. Понимаешь…