Открытие Индии

Такие же чувства вызывает у меня и эта книга. Она — моя и, вместе с тем, не совсем моя, поскольку сегодня я уже иной. Она представляет скорее некое мое прошлое я, которое уже ушло с целым рядом других я, существовавших какое-то время и исчезнувших впоследствии, оставив после себя одно лишь воспоминание.

Джавахарлал Неру.

Аианд Бхаваиу ^^.ллсюьаб&д j

29 декабря 1945 года.

Глава первая ФОРТ АХМАДНАГАР

ДВАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ

Форт Ахмаднаеар, 13 апреля 1944 года

Прошло более двадцати месяцев с тех пор, как нас привезли сюда, более двадцати месяцев моего, девятого по счету, тюремного заключения. Когда мы прибыли сюда, нас приветствовала новая луна — мерцающий серп в темнеющих небесах. Начинался светлый двухнедельный период, в течение которого луна прибывает. С тех пор каждое новолуние напоминало мне, что еще один месяц моего тюремного заключения позади. Так было и во время моего последнего заключения, которое началось в новолуние, вскоре после диипавали, праздника света. Луна, всегдашний мой товарищ в тюрьме, по мере того как мы знакомились ближе, становилась все более доброжелательной; она — живое напоминание о прелести этого мира, о прибывающей и убывающей жизни, о свете, сменяющем тьму, о смерти и возрождении, непрерывно следующих друг за другом. Вечно меняющаяся и все та же. Я наблюдал ее в разных фазах и в самых различных положениях: по вечерам, когда удлиняются тени, в тихие ночные часы, и тогда, когда дыхание и шелест рассвета предвещают наступление дня. Луна помогает вести счет дням и месяцам, поскольку ее размеры и форма, когда она видима, довольно точно указывают день месяца. Это — простейший календарь (хотя время от времени его приходится подправлять) и наиболее удобный для крестьянина, который следит по нему за течением дней и за постепенной сменой времен года.

Три недели мы провели здесь, совершенно отрезанные от внешнего мира. Мы ни с кем не общались, ни с кем не говорили, не получали ни писем, ни газет, не слушали радио. Предполагалось, что самый факт нашего пребывания здесь является государственной тайной, не известной никому, кроме чиновников, под надзором которых мы находились. Мнимая тайна — ибо вся Индия знала, где мы находимся. Затем нам разрешили читать газеты, а спустя несколько недель позволили получать от близких родственников письма о домашних делах. Но за все двадцать месяцев — ни одного свидания или какого-либо иного общения с внешним миром.

Известия, печатавшиеся в газетах, проходили суровую цензуру, но они все же давали нам некоторое представление о войне, охватившей более половины мира, и о том, как она отразилась на жизни нашего народа в Индии. Нам очень мало было известно о нашем народе, кроме того, что десятки тысяч людей без суда были брошены в тюрьмы и концентрационные лагери, что тысячи были расстреляны, что десятки тысяч были изгнаны из школ и колледжей, что режим, господствовавший во всей Индии, нельзя было назвать иначе, как военным положением, что страна была охвачена страхом и ужасом. Им — тем десяткам тысяч людей, которые, как и мы, были без суда брошены в тюрьмы,— было хуже, гораздо хуже, чем нам, ибо им не разрешали не только свиданий, но не давали даже писем и газет, а книги разрешались редко. Многие болели из-за отсутствия нормального питания, и некоторые дорогие нам люди умерли, не имея надлежащего ухода и лечения.

В Индии находилось несколько тысяч военнопленных, главным образом из Италии. Мы сравнивали их положение с положением наших соотечественников. Нам говорили, что обращение с военнопленными определяется Женевской конвенцией. Но условия, в которых приходилось жить индийским заключенным, не регулировались никакими конвенциями, законами или правилами, если не считать тех указов, которые угодно было время от времени издавать нашим английским правителям.

ГОЛОД

Наступил голод, ужасный, потрясающий, не поддающийся описанию. В Малабаре, в Биджапуре, в Ориссе и особенно в богатой и плодородной провинции Бенгалии мужчины, женщины и маленькие дети ежедневно тысячами умирали из-за отсутствия пищи. Они падали мертвыми перед дворцами Калькутты, их трупы лежали в глинобитных хижинах бесчисленных деревень Бенгалии и устилали дороги и поля ее сельских районов. Во всем мире люди умирали и убивали друг друга в бою. Обычно это была быстрая смерть, часто мужественная, смерть во имя какого-то дела, смерть ради определенной цели, смерть, которая в нашем обезумевшем мире казалась следствием неумолимой логики событий, внезапным концом жизни, над которым мы не были властны. Смерть стала обычным явлением повсюду.