Открытие Индии

Эти сомнения и затруднения в важнейших вопросах не мешали моей непосредственной деятельности, если не считать того, что они несколько притупляли ее. Я уже не мог действовать, как в дни моей молодости, подобно выпущенной из лука стреле, устремляясь прямо к избранной мною цели, ни на что, кроме этой цели, не обращая внимания. И все же я действовал, ибо стремление к действию у меня оставалось, и эта деятельность согласовывалась в действительности или в воображении с моими идеалами. Однако меня охватило растущее отвращение к участию в политике в том виде, в каком она осуществлялась перед моими глазами, и постепенно изменилось осе мое отношение к жизни.

Идеалы и стремления прошлого продолжали существовать и в настоящем, но сияние их несколько померкло, и хотя мы, казалось, следовали им, они утратили свою сверкающую красоту, согревавшую ранее нам сердце и придававшую бодрость телу. Зло торжествовало довольно часто, но что было гораздо хуже — это искажение и извращение того, что казалось таким совершенным. Неужели человеческая природа настолько скверна, что требуются века воспитания в страданиях и горе, чтобы человек смог вести себя разумно и подняться над той похотливой, жестокой и лживой тварыо, какою он является сейчас? И неужели до тех пор все усилия радикально изменить человеческую природу в настоящем или в ближайшем будущем обречены на неудачу?

Цели и средства. Существует ли между ними неразрывная связь, оказывают ли они взаимное воздействие друг на друга, ведет ли применение ошибочных средств к искажению, а подчас даже и к уничтожению поставленной цели? Но ведь надлежащие средства могут оказаться недоступными для слабой и эгоистичной человеческой натуры. Как же поступать в таком случае? Не действовать значило полностью признать поражение и подчиниться злу; действовать — весьма часто значило идти на компромисс с каким-то проявлением этого зла, со всеми теми вредными последствиями, к каким ведут такого рода компромиссы.

Вначале мой подход к проблемам жизни был более или менее научным. В нем было нечто от того спокойного оптимизма, который был свойственен науке 19 и начала 20 века. Обеспеченное и спокойное существование, энергия и самоуверенность, которыми я обладал, усиливали это чувство оптимизма. Мне импонировал некий расплывчатый гуманизм.

Религия в том виде, в каком ее исповедывали и признавали даже мыслящие умы, будь то индуизм, ислам, буддизм или христианство, меня не привлекала. Она казалась мне тесно связанной с суевериями и догматическими верованиями, а подход ее к проблемам жизни определенно не был научным. В нем было что-то магическое, некритически доверчивое, какая-то вера в сверхъестественное.

И все же было очевидно, что религия отвечает какой-то глубоко ощущаемой внутренней потребности человеческой души и что огромное большинство людей во всем мире не может обойтись без тех или иных религиозных верований. Религия создала много прекрасных людей, но также и много фанатичных, ограниченных, жестоких тиранов. Она внесла в человеческую жизнь много духовных ценностей, и хотя некоторые из этих ценностей сегодня утратили свое значение или даже стали вредны, другие попрежнему составляют фундамент морали и этики.

В более широком смысле религия была связана с неисследованными областями человеческого опыта, не исследованными современным позитивным научным познанием. В некотором смысле можно считать, что религия расширяет область познанного и исследованного, хотя методы науки и религии совершенно несхожи и в большинстве случаев им приходилось пользоваться различными средствами. Было очевидно, что нас окружает обширная область неизвестного и наука, при всех ее замечательных достижениях, весьма мало о ней знает, хотя и пытается двигаться в этом направлении. Возможно также, что обычные методы науки, имеющей дело со зримым миром и процессами жизни, не вполне приспособлены к физическим, художественным, духовным и другим элементам невидимого мира. Жизнь заключает в себе не только то, что мы видим, слышим и ощущаем — зримый мир, изменяющийся в пространстве и времени, — она постоянно соприкасается с невидимым миром, состоящим из других, быть может, более устойчивых или столь же изменчивых элементов, и ни один мыслящий человек не может игнорировать этот невидимый мир.

Наука мало говорит, даже, можно сказать, ничего не говорит нам о цели жизни. Но сегодня она раздвигает свои границы и, возможно, в скором времени вторгнется в пределы так называемого незримого мира и поможет нам понять эту цель в ее широчайшем смысле или, по крайней мере, бросит хоть какой-то свет на проблему человеческого существования. Давний конфликт между наукой и религией принимает новую форму — научный метод применяется и к эмоциональной, духовной жизни человека.